Вечером Каррер разбил свой первый лагерь. Он вырыл яму у подветренного борта саней и удобно устроился: сначала — матрас, потом — одеяла, затем — натянутый тент, прикрепленный к борту саней. Каррер запустил маленькую плиту, и узкая брезентовая хижина достаточно быстро прогрелась. Он давно уже справился с трудностями сна в кислородной маске. Но когда с наступлением темноты он захотел взглянуть на часы, то с досадой заметил, что подумал обо всем, кроме как захватить с собой фонарик! Несмотря на это, спал он хорошо, без кошмаров, проснулся рано утром, разомлевший в тепле, и смог заставить себя встать лишь усилием воли. Следующий день прошел без происшествий. Ближе к вечеру Каррер поднялся по склону и, достигнув вершины, сел в передней части саней и позволил себе не напрягая сил скатиться на дно долины. Задул ветерок, которого едва хватало на то, что разгонять на метр-другой по сторонам поднимаемый санями песок.
Но следующая ночь выдалась беспокойной. Ближе к полуночи Карреру показалось — он едва только уснул, — что марсиане объявили его королем, что
Весь следующий день он боролся с ветром и к вечеру едва преодолел сорок пять километров. Уставший, он спал без снов. Дальше одни дни сменяли другие. Ему пришлось ускорить темп, чтобы нагнать время, потерянное от постоянного песчаного ветра, и усталость лишь усилилась. Марсиане уже не казались ему грозными: они просто выжидали — с терпением кота, подстерегающего мышь. Каждый вечер база передавала ему всё новые и новые слова ободрения, которые порой позволяли ему чувствовать себя менее одиноким, но чаще всего раздражали. Каждое утро от утомления, а не от лености он вставал все более мучительно после новой беспокойной ночи. От бороды под маской чесалась кожа, и ему пришлось посвятить два часа бритью: приподнимая маску, он проводил бритвой по незначительной поверхности кожи, после чего снова опускал маску на лицо, чтобы сделать пару глотков воздуха. То было чрезвычайно утомительное и раздражающее занятие, к тому же таившее в себе коварную угрозу кислородного голодания. В конечном счете он был вынужден заставить себя надеть маску обратно.
Он задыхался в разрежённой, почти не имевшей кислорода атмосфере, но чувствовал себя хорошо.
Такого же рода испытание повторялось каждый раз, когда ему приходилось есть. В итоге он начал есть реже и терял силы, почти этого не осознавая.
Затем в один из дней, когда ветер был слабым, ему пришлось на некоторое время покинуть сани и вернуться по своим следам. Химическая печь где-то запропастилась, а он чувствовал, что с каждым вечером будет нуждаться в ней все больше и больше. Должно быть, он забыл ее в яме, где спал. Поскольку в тот момент, когда Каррер заметил ее отсутствие, он прошел еще не более двух километров, то вернулся ее поискать. Печь он нашел, пройдя по следу, оставленному санями. И внезапно он содрогнулся: на некотором расстоянии от его собственных следов, на земле имелись
Припустив со всех ног обратно, он вернулся к саням, подхватил оглобли и бежал до тех пор, пока мучительная боль в боку не заставила его остановиться. С револьвером в руке он обвел взглядом красноватую равнину: ничто не двигалось, никаких невероятных следов не отпечатывалось рядом с его собственными следами на мертвых песках Марса.
— Ветер? — пробормотал он с сомнением. Жуткая усталость — как умственная, так и физическая — охватила его, и, пожав плечами, он продолжил свой путь.
В тот вечер Каррер уснул на вершине дюны. Прослушав сообщение базы, он впервые попытался связаться со вспомогательной экспедицией. Ему показалось, что он услышал несколько едва различимых слов, но поддержать связь, если она вообще была, не удалось.
Как и почти во все ночи, пришли марсиане. Они были всё такими же прозрачными и скользили по земле волоча ноги, оставляя в песке длинные параллельные следы.