Так скучают в Утопии

— Хватит! — закричал я. — Это не так! Я выбрал На-эх-Нха, а она выбрала меня! Гхам тоже ее хотел, но она его ненавидела, и мне пришлось сражаться за нее! Гхам покоится теперь рядом с Предками!

— Тогда, быть может, ты начинаешь понимать, что такое любовь! И я знаю, ты нежен со своими детьми. Но ты — исключение. Другие — грубияны, признающие лишь силу в своих отношениях.

— Думаю, ты нас не понимаешь, Атлан! Если бы мы признавали лишь силу, ты был бы уже мертв! Тхо и Кхор нередко сами заботятся о том, чтобы тебе было что есть. Тебе повезло, что Кхор проявляет к тебе интерес. Среди нас есть такие, которые с радостью бы увидели твою смерть, но Убийца Львов объявил, что тому, кто убьет тебя, придется сразиться с ним, а этого очень не многим из нас хотелось бы сделать! Кхор убил не меньше львов, чем можно сосчитать по моей ладони! Перестань плакать, как женщина. В твоем краю ты был всего лишь поэтом. Но с тех пор, как ты — среди нас, ты многому научился и через пару смен времен года станешь настоящим охотником. Ты все еще молод. Ты мог бы выбрать себе женщину. Неужели среди девушек нет ни одной, которая бы тебе нравилась? И разве ты не мог бы воспевать деяния мужчин? Тебе не кажется, что нужно не меньше храбрости для того, чтобы убить столько львов, сколько можно сосчитать по моей ладони, чем для того, чтобы убить какого-то принца, как в той истории, которую ты рассказывал в прошлую луну? И разве Мух, который, рискуя жизнью, завел столько дней назад, сколько пальцев на моей руке, в западню носорога, принеся тем самым мясо всему племени, вел себя менее доблестно, чем те, кто уничтожают людей? Возможно, мы и варвары, как ты называешь нас на своем языке, но о никому не нужных истреблениях, которые ты зовешь войнами, тебе лучше не рассказывать никому, кроме Тхо, Кхора и меня!

— Но вы и сами убиваете! Взять хотя бы тебя и Гхама...

— Гхам хотел На-эх-Нха, и я тоже. Но я же не убил младших братьев Гхама, как это сделал твой Апетксоль, когда сжег хижины своих врагов!

Так мы говорили, вечер за вечером, сидя перед моей хижиной из веток и шкур, под большим навесом, пока я чинил оружие, На-эх-Нха готовила ужин, а дети играли между палатками. Стоял конец осени, ночи были уже холодными, и мне было жаль Атлана, когда он возвращался в свою небольшую лачугу, которую мы построили для него, и проводил там одну ночь за другой без женщины, которая могла бы его согреть, а просто-напросто свернувшись в клубок под накидками из шкур, в своем одиночестве.

Зима была для него крайне суровой. В его краю редко бывало холодно и выпадало мало снега. Охотиться стало трудно, дичь зачастую было нелегко убить. Ему пришлось научиться перемещаться на снегоступах по рыхлому снегу, и я неоднократно был вынужден посылать На-эх-Нха массировать ему сводимые ужасными судорогами ноги. Разумеется, у нас имелись немалые запасы провизии в тайнике, вырытом в постоянно замерзшей земле в небольшой глубокой долине, куда солнце почти не попадает, но Хорг позволял прикасаться к ним лишь в случае абсолютной необходимости. Зима выдалась долгой, и никто не знал, будет ли дичь еще и весной, поэтому нам часто приходилось голодать. О, это был не тот голод, от которого человек истощается и скручивается вдвое, держась за живот, но такой, который проникает к вам в голову и заставляет грезить о жаренных оленьих ногах или больших кусках мяса мамонта, принимающих коричневатый оттенок на горячих камнях. Естественно, наши женщины и дети ели прежде Атлана, и так как он редко возвращался с добычей, ему приходилось удовольствоваться худшими кусками мяса, если таковые вообще оставались. Он не жаловался — просто становился все более и более худым и слабым. Тем не менее и у него случился час триумфа. Как-то вечером, с наступлением темноты, мы все вернулись с пустыми руками. Дети бродили вокруг с жалким видом или же прижимались друг к дружке у огня, женщины глухо ворчали. Хорг и Голь-колдун о чем-то тихо переговаривались: их авторитет пошатнулся. Заклинания Голя оказались тщетными, и различные охотники уже открыто спрашивали, не оскорбил ли он какого-нибудь могущественного духа. Хорг объявил, что на следующий день, если охота не улучшится, откроем тайник. И тогда, посреди ночи, раздалось нечто слабо напоминавшее крик об окончании охоты племени, крик, который издают, когда дичь убита и уже неважно, перепугаешь ли ты им остальных животных или же нет. Но кто кричал, да еще так неуклюже? Мы все были под навесом, за исключением... чужеземца.

— Кхор, Нарам, возьмите факелы и сходите посмотрите! — сказал Хорг.

Мы спустились по склону. Крик пришел с востока. Мы направились в ту сторону и прошли примерно столько шагов, сколько можно сосчитать по тридцати ладоням, после чего Кхор бросил крик «отыскания», тот, что обозначает: «Я здесь, ты где?» Ответ последовал откуда-то совсем рядом, из-за березовой рощицы, и мы нашли Атлана, двух мертвых оленей и многочисленные следы.

В тот вечер под навесом была пирушка, и даже глубоко ночью все еще слышался треск разбиваемых для извлечения костного мозга костей.