Так не строят!

– А ты не догадался? – хмыкнул Филимон. – Есть теперь в Погорынье Лисовины и есть все остальные. Кто умный, тот понял и в бояре, как Лука, выскочил, кто не понял – тот, как Пимка, в земле лежит. Так впредь и будет – князья Корнея признали.

– Выходит, приказал Корней нас выкупить? – Сучок нервно пробарабанил пальцами по столу.

– Не без этого, – усмехнулся Филимон. – Только умён Корней и приказа, который не выполнят, никогда не отдаст. Многие за это были. Ты эту мудрость тоже на ус мотай, господин десятник.

– Угу, мотаю.

– Вот и мотай, мотайло, – отставной полусотник погладил бороду. – Корней в Ратном начал, а Анька тут закончила!

– Чего закончила-то? – притворно удивился Сучок.

– А то! – Филимон пристукнул ладонью по клюке. – Теперь баба, если она Лисовинова баба, любого десятника старше, и любой титешник Лисовинов тоже. А у кого меж ними самими старшинство, решать будет Корней и боле никто, а когда Корней помрёт – Михайла!

– О как! – мотнул головой плотницкий старшина. – И по нраву такое тебе?

– Это как сказать… – Наставник замолчал.

– Как есть скажи – сам же речь завёл!

– То-то и оно, что сам! – Филимон ёрзнул на лавке. – С одной стороны, вроде и не по нраву, а с другой – править кто-то один должен, а то всем конец. Лисовины доказали – могут.

– Филимон, ты чего вокруг да около ходишь? – Сучок посмотрел прямо в глаза отставному полусотнику и чуть не поперхнулся – нехороший ледок в тех глазах плескался.

– А того хожу, Кондрат, что теперь и добро, и худо только от Лисовинов, и ты или с ними, или как Пимка. – Старый воин смотрел в глаза мастера, не отрываясь. – Ты думаешь, чего Макар с Прокопом Перуна помянули? Чужим такого не говорят – тебя и твоих Корней и Михайла своими признали, а мы с ними до конца!

– Стало быть, и нам тоже до конца, а иначе под травку?

– Верно мыслишь, – кивнул наставник. – Или из Погорынья вон.

– Зря стращал, Филимон, – Сучок помолчал. – Нас с Михайлой Бог одной верёвочкой повязал – куда он, туда и мы.

– Ладно, коли так, – старый воин ощутимо расслабился, – не сомневался я в тебе! А идти, чую, придётся – князья так не оставят и за грамоту ту воеводскую много чего с Корнея потребуют, ой много… А он с нас! И с твоих тоже! Розмыслами он вас не от широкой души нарек. Сколько жили – и без розмыслов справлялись, даже у князя туровского их при войске нет. Потому как нужды большой не было. А теперь понадобились. Значит, большую войну воевода ждет. Кто мечтал дома сидеть при хозяйстве – могут те мечты в отхожее место засунуть. Это-то все поняли.

Филимон замолчал, а Сучок ушёл в себя.

«Вот те на – опять судьба решилась! И сам решил, и за меня решили… Теперь не соскочишь… А ты собирался, Кондрат? Давно ведь почуял, что судьба твоя при Лисе! Только крутенько, ети его долотом, крутенько! Всё не привыкну никак, а надо! И быстро! Я ж за своих и за Алёну в ответе, а тут всё больше головой спрашивают! Ох, мать! А ведь только сейчас вспомнил – приговор-то тот от волхвы, выходит, все?.. Против боярина она точно не пойдет, да и я теперь не закуп – десятник розмыслов. Кровью смыл, получается. И не только своей. Но вот тебе крест, не думал… Об этом – не думал, когда на смерть шел. Про Алёну думал, про Серафима, про Лиса, про артельных своих, а про это – словно память отшибло. Или заклятие спало?..»

Плотницкий старшина встряхнулся. За столом пели уже не плясовую – Бурей, разевая пасть во всю ширь и размахивая в воздухе руками, ревел:

Как во городе стольно-киевском,
Как во городе стольно-киевском,
У Владимира Красна Солнышка
Начинается как почестный пир
На многи князи и бояровья,
Как на тыи богатыри великие,
Как на тыи поляницы удалые.
Уж как все на пиру наедалися,
Уж как все на пиру напивалися,
Да уж как все-то на пиру порасхвастались.[44]