Так не бывает, или Хрен знат

В сторожку я даже не заходил. И так было видно, что людям не до меня. Смоловозки сновали туда-сюда. Город ширился, обрастал новостройками, и всем нужен был наш гудрон. Дядя Вася отпускал длиннющую очередь, а Петро сегодня отвечал за разгрузку. К открытым резервуарам подогнали целых четыре вагонные секции. Наверное, они были с подогревом: смола из них шла самотёком и дымящимися языками разливалась по гладкой поверхности, хороня под собой трупы домашних и диких птиц. Это было, пожалуй, единственное неудобство от такого соседства. На солнце, во время летней жары, поверхность резервуаров очень напоминала пруды с чистой прозрачной водой. Гуси и голуби залетали сюда стаями. Поэтому поговорка «Увяз коготок – всей птичке пропасть» здесь, на смоле, обретала конкретный безжалостный смысл. А зимой в этих коробках мы играли в хоккей, гоняли плоский булыжник самодельными клюшками, вырезанными из вербы. Коньков на нашей улице ни у кого, кроме меня, не было. Но они почему-то по смоле не скользили. Да и кататься я не умел. Меня увезли с Камчатки, когда я только-только научился на них стоять.

Запарка была конкретной. Никто из мужиков со мной даже не поздоровался. Да я не был на них за это в обиде. Наоборот. Уходя в школу, я даже в мечтах не надеялся ещё раз взглянуть на свой дом, на весь этот мир, наивный, родной и уютный. Даже солнце сегодня светило под стать моему настроению, и ничто не могло его омрачить.

– Ну, вот он, герой! – торжественно вымолвил дед, когда я открыл калитку.

Я насторожился. Неужто где-то нашкодил? Но продолжения не последовало, и от души отлегло. Обернувшись, я встретился взглядом с незнакомым моложавым мужчиной. Вставая со стула, он затушил сигарету с фильтром и сделал шаг мне навстречу.

– Спасибо тебе, парень, – вымолвил гость дрогнувшим голосом, – ты мне дочку вернул.

Фигасе, сюрпризы! В ожидании разъяснений, я завертел головой. Дед сидел на низкой скамейке и невозмутимо курил.

– Это Валерий Иванович, отец Вали Филоновой, – пояснила мне бабушка. Она стояла в дверях в белом нарядном платочке и без своего вечного фартука. – Ну, накурились? Милости просим в хату.

Не находя других слов, Валькин отец продолжал трясти меня за руку. Заклинило мужика. Наверное, поддал, расчувствовался. Чтобы разрядить обстановку, я прикинулся вещмешком и произнёс, глядя на него снизу вверх:

– Я ни при чём. Это она сама меня в щёку поцеловала.

– Ну, милый мой Гандрюшка, – заполнил паузу дед, – тогда засылай сватов!

Так вышло, что первым не выдержал я. Потом засмеялись все остальные. А громче всех хохотал Валькин отец. Он даже стонал и всхлипывал.

И разумеется, без застолья не обошлось. Дожидаясь меня, взрослые порешили принесённую гостем бутылку шампанского и теперь приговаривали дедов графин. На столе меня дожидался торт и полная ваза конфет «Мишка косолапый». Наблядовал… Эти конфеты я очень любил. Верней, не сами конфеты, а фантик с картиной «Утро в сосновом лесу». Ковёр с такой репродукцией висел над моей детской кроватью, когда я ещё был маленьким и жил на Камчатке.

К праздничному столу меня, естественно, не позвали. Нечего детям смотреть, как взрослые выпивают. Поэтому я обедал на кухне. Бабушка суетилась между двумя столами, а дед терпеливо выслушивал, скольких седых волос стоили матери и отцу Валькины закидоны.

– Месяц назад верёвку у неё отобрал, – рассказывал Валерий Иванович. – Вернулась из школы, плачет: «Он меня Бастиндой назвал!»

«Ага, – думал я, поглощая бабушкин борщ, – значит, дело тут не в одном артистизме. Походу, Бабка Филониха крепко в кого-то врюхалась. Слабовато я поднажал. Надо будет ещё».

– Теперь же, – продолжил Валькин отец, – совершенно другое дело! Ты не поверишь, Степан Александрович, но я ошалел, когда моя Люха стала выворачивать гардероб и подбирать себе нарядное платье. Терпеть этого раньше не мог, а в пятницу аж прослезился. Повеселела, поёт, матери помогает, разве это не чудо?

Лодочками сложив ладони и бессильно уронив их на колени, бабушка чинно сидела за гостевым столом. Она обладает каким-то внутренним тактом. Когда человек изливает душу, рассказывает что-то важное для себя, она никогда его не прервёт, ни словом, ни жестом.

Никем не замеченный я слинял в огород. Гость в доме – это, конечно, к добру, но как-то не вовремя. Конфеты тоже не будут лишними, но разве для этого я приглашал Вальку в кино? Теперь получается типа обязан. Посвятить ей, что ли, какой-нибудь подходящий стих?

К счастью, Валерий Иванович оказался человеком тактичным, не стал допоздна мурыжить радушных хозяев. А может, знал, что деду сегодня опять после ночи в ночь. Бабушка отыскала меня у колодца, когда он уже уходил. Нехорошо, мол, надо проститься. Пришлось ещё раз сунуть в его ладонь свою тощую руку и выслушать слова благодарности. По-моему, я Валькиному отцу не очень-то и показался. Так… мелочь пузатая. Филониха, кстати, совсем на него не похожа. Разве что разрез глаз…

– Ты уроки на завтра выучил? – строго спросил дед, помогая бабушке убирать со стола.

– Какие уроки? – обиделся я. – Последний день!