Так не бывает, или Хрен знат

– Сашка! – прикрикнула Пимовна. – Вот я тебя жигукой по сраке!

– Ну, ну, не строжи! С душой, говорю, всё нормально, только болить она у него. Как у взрослого человека болить.

Я съёжился за столом, стараясь не смотреть в сторону колдуна и вообще ни о чём не думать. А ну как расколет?! Было страшно до памороков в глазах.

– Ещё б не болела! – вздохнула бабушка Катя. – Сны ему снятся, Фрол. Видит мальчонка, кто и когда на нашей улице будет болеть или помрёть. Про мамку свою сказывал, как она тронется головой. Про подругу мою, Фёдоровну, всё по полочкам разложил: сколько сестёр у неё и какая племянница вступит в наследство, когда они все одна за одной преставятся.

– Родовое проклятие? – Хозяин, начавший было оббивать сургуч с горлышка казёнки, поставил бутылку на место, насупился, посерьёзнел. – Поганое это дело!

– Вот ты в одночасье столько народу проклял. Расскажи, как это бывает? Ты их всех ненавидел?

– Мальчонка услышит, – замялся колдун.

– Ничего, этому можно. У него в роду ведуны такие, что чище тебя будут. Только не матюкайся.

– Не то чтобы, Катя, ненависть. – Фрол достал из фабричного портсигара передавленную резинкой самодельную папиросу. – Изумление какое-то было. Четырнадцать годочков прожил на земле, от христианского труда не отлынивал, никогда ничего не украл, не успел никого убить. Ну, взял Армавир генерал Покровский, а я-то при чём?! Лежу среди станичников-мертвяков, одним глазом в небо смотрю. Комок какой-то в груди рвётся наружу: за что?! Чтоб, думаю, вам, паразитам, и детям вашим до седьмого колена такие же муки принять! А помирать хорошо-хорошо! Ничего не болить, облака надо мною плывуть и качаются, будто баюкають…

Фрол высморкался, вытер лицо подолом рубахи и побрёл на крыльцо. Не сговариваясь, мы потянулись за ним.

– Вот до казни ещё, то да, – колдун, как будто увидел, что мы стоим за спиной, – до казни я этого Проскурню ненавидел. За то, что он, гад, сестрёнку мою среднюю социализировал.

– Как это? – вырвалось у меня.

– А так. К солдатам увёз, в Вознесенку. Пришёл с конвоирами и увёз. Матери мандат показал. «Предъявителю сего, товарищу Проскурне, предоставляется право социализировать в станице Ерёминской шесть душ девиц возрастом от шестнадцати до двадцати лет, на кого укажет данный товарищ». Главком Ивашев, комиссар по внутренним делам Бронштейн. Подписи и печать. Мать кричала, соседей звала, метрики им показывала, что Маришке только-только пятнадцать исполнилось. А он говорит: «Вот, видишь винтовку? Она тебе бог, царь и милость. Будешь орать, на штык посажу. И тебя, и её».

– Вот если бы… – Пимовна положила ладонь на его плечо, хотела что-то сказать, но передумала. – Пошли, женишок, врежем!

Она сама открыла бутылку, убрала рюмки и поставила на стол два гранёных стакана. Выпили, закусили.

– «Ой, у мэнэ есть коняка, та й гарний коняка», – начала бабушка Катя.

– «Ой, який вин волоцюга, який разбишака!» – подхватил Фрол.

– «Ой, того-то я коняку поважати буду, за него, не взяв би срибла хоч повную груду», – завели они на два голоса.

Обо мне, казалось, забыли. Пели ещё «Заржи, заржи, мой конёчек, подай голосочек», «Ой при лужке, при лужке, при счастливой доле».

– А вот, если бы нашёлся такой человек, который за детей твоих душегубов стал бы у Бога просить? Если бы ты услышал, не проклял? – спросила вдруг бабушка Катя.

– Я-то? – задумался Фрол. – Я их всех, Катя, давно простил. Только слово моё от Бога. То, что сказано, не поймаешь, обратно в рот не засунешь и не проглотишь.

– Почему ты решил, что от Бога?

– Я ведь тогда совсем помирать собрался. И помер бы, если бы перед собой Богородицу не увидел. Наклонилась она над моим увечным лицом и говорит: «Что же ты, Фролка, лежишь, ай дел впереди никаких нет? Тебе ж ещё жить да жить. Ползи-ка, сынок, вон к тому ёрику да в кушерях[42] схоронись. Душегубы твои поехали за телегами. Поедят заодно да выпьют после таких-то трудов». Было такое, да. Но ты ведь, Катя, другое хотела спросить, не ударит ли слово по тому, кто захочет его отменить? Так я тебе так скажу: это в зависимости от того, кто будет просить.

– А ежели я попрошу?

– Ты?! За моих врагов?

– И всё-то он знает! – усмехнулась Пимовна. – Успокойся, колдун, когда над семьёй этого мальчугана нависло проклятье, твоих деда с бабкой ещё и в помине не было. Старинный это замок. Так просто не отомкнуть.

– Вдвоём надо, – сказал Фрол и разлил по стаканам остатки спиртного.

– Если согласен, я помогу.

Колдун засмеялся:

– Ты?! Нешто могёшь?!

Бабушка Катя неспешно вышла из-за стола, сверкнула глазами и вдруг с нежданной для меня грацией сделала стремительный шаг. Тело её изогнулось в каком-то шаманском танце. Левая рука потянулась вперёд и вверх, а правая пошла полукругом.

– Оболокусь я оболоком, опояшусь белой зарёй…

Я вжал голову в плечи и зажмурил глаза.

Слова распадались на слоги, сталкивались, падали на пол и снова взлетали. Воздух в маленькой комнате наэлектризовывался и еле слышно звенел. Вдобавок ко всему где-то на горизонте недовольно зарокотал не вовремя разбуженный гром.

Глава 18. Слово