Так называемое зло

Повседневные, частые, многократно используемые «дешевые» инстинктивные движения, которые я выше назвал «малыми служителями сохранения вида», часто находятся в подчинении нескольких «больших» инстинктов. В особенности движения перемещения – бег, полет, плавание и т. д. – но также и другие, такие, как клевание, грызение, рытье и т. п. – могут служить и добыванию пищи, и размножению, и бегству, и агрессии (эти четыре инстинкта мы будем называть «большими». Поскольку они, таким образом, являются как бы инструментами различных систем более высокого порядка – прежде всего «большой четверки» – и подчиняются им как источникам мотивации, я назвал их в другой работе инструментальными видами деятельности. Однако это вовсе не означает, что такие формы движения лишены собственной спонтанности. Как раз напротив: в соответствии с широко распространенным принципом естественной экономии, например, у собаки и волка спонтанное «производство» побуждений к вынюхиванию, выслеживанию, бегу, погоне и умерщвлению добычи «настроено» на приблизительно такой же «спрос» на них, какой обусловливается голодом. Если исключить голод в качестве побуждения с помощью простого приема, постоянно наполняя кормушку самой лакомой едой, то сразу выясняется, что животное вынюхивает, выслеживает, бегает и гоняет вряд ли меньше, чем если бы эта деятельность была необходима для удовлетворения потребности в пище. Тем не менее, если собака очень голодна, она делает все это активнее, причем возрастание активности поддается количественному измерению! Таким образом, хотя соответствующие инструментальные инстинкты обладают собственной спонтанностью, голод побуждает их работать еще больше, чем если бы они были предоставлены самим себе. Именно так: побуждение может быть побуждаемо!

В физиологии подобное явление, когда функции, обладающая собственной спонтанностью, стимулируется внешним воздействием – не редкость и не новость. Инстинктивное действие является реакцией, пока оно стимулируется некоторым внешним раздражителем или другим инстинктом. Лишь при отсутствии этих стимулов оно проявляет собственную спонтанность.

Аналогичное явление давно уже известно для возбуждающих центров сердца. Сокращения сердца в норме вызываются ритмическими автоматическими импульсами, которые вырабатывает так называемый синусный узел – орган, состоящий из высоко специализированной мышечной ткани и расположенный у входа кровотока в предсердие. Чуть дальше по ходу кровотока, у перехода в желудочек, находится второй подобный орган – атриовентрикулярный узел, к которому от первого ведет пучок мышечных волокон, передающих возбуждение. Оба узла производят импульсы, способные побуждать желудочек к сокращению. Синусный узел работает быстрее, чем атриовентрикулярный. Поэтому последний при нормальных обстоятельствах никогда не бывает в состоянии вести себя спонтанно: каждый раз, когда он неторопливо собирается выстрелить свой возбуждающий импульс, он получает толчок от своего «начальника» и стреляет чуть раньше, чем если бы был предоставлен самому себе. Таким образом «начальник» навязывает «подчиненному» свой ритм работы. Но если проделать классический эксперимент Станниуса – прервать связь между узлами, перевязав пучок, проводящий возбуждение, – то атриовентрикулярный узел освобождается от тирании синусного и поступает так, как часто поступают в подобных случаях подчиненные – перестает работать; иными словами, сердце на мгновение замирает. Это издавна называется «предавтоматической паузой». Но после короткого отдыха атриовентрикулярный узел «замечает», что он, собственно, сам производит импульсы, и через некоторое время исправно стреляет. До этого прежде никогда не доходило, потому что он всегда получал на какую-то долю секунды раньше подбадривающий пинок сзади.