Так навсегда!

М-да. Педагогика! Система Макаренко и Сухомлинского! И чрезвычайно довольный собою Тасик, улыбаясь — мол, ну, что выросло, то выросло, — исчезает в лестничном пролете…

А зимой на Бориса Михайловича нет вообще никакого удержу — лыжная подготовка на местности! Шаг попеременно-одновременный, который подведение к одновременно-попеременному, или наоборот… на международных гонках начинает входить в моду «коньковый ход», но Борис Михайлович — признанный адепт старой школы. «Это не лыжи!!!» — ревет он, и мы испуганно жмемся друг к другу, как будто это мы лично придумали и насадили и транслируем по телевидению. И ко мне приходит Олег Юрьевич и озабоченно говорит: «Слушай, по физре завтра — чуть ли не контрольная! Шаг двойной приставной, что ли, — не могу запомнить, Боря совсем осатанел! Не догнался, что ли, вчера с Петро… Короче, ты же с отцом на лыжах ходишь — дай я хоть зарисую, где какой ногой двигать, а то никак запомнить не могу… Он же только и делает, что орет!!! И главное, никакого подхода нет — он же к матери в «Мясо» не ходит!..» И я показываю, и Олег зарисовывает, довольно комично изображая Бориса Михайловича раздетым «по торсу», в огромных подтяжках и с бутылками в руках вместо лыжных палок, — и я катаюсь со смеху по полу…

На лыжи я той зимой почти не хожу, у меня «освобождение» после гриппа на целый месяц. Я иду к Шакурнову в гости. Алешу наконец-то выписали, он учится на дому, и учителя приходят к нему после уроков в школе, а у меня теперь самбо. А вот вместо сдвоенного урока физической культуры (и нашего в этом плане полного бескультурья) — в самый раз. У него дома пахнет лекарствами, и еще у Алеши легкий, едва проклюнувшийся пушок на лысой голове. «Ну вот так, — смущенно объясняет он, — химиотерапию делали. “Химию”. Это ничего, волосы новые отрастут… нога только уже нет…» И я не выношу это слово. Спрашивали потом: как же так, ты и в математике, и в физике, и вообще… Химия же тоже естественная наука, почему же… Потому. Я даже само это слово ненавижу…

По идее, Алеше надо помочь, как-то нагнать программу… но нам не до того. Мечта, голубая, как лед, мечта — у Алеши теперь настольный хоккей! И мы рубимся в него, так что я даже забываю, что пора снова бежать в школу. Алеша играет лучше, намного лучше. Ну, он же тренируется и без меня… но я все равно ужасно злюсь на него. Это же я, я великий хоккеист, а не он! И срочно выдумываю новые правила, вернее, адаптирую правила настоящего хоккея к игрушечному, фиксирую в свою пользу «вне игры», «пробросы» и «шайба была послана из зоны защиты, а принята за красной линией» — но помогает мало. У Алеши все равно получается лучше, он как-то ловко работает пальцами, не успеешь перехватить вратаря, а уже в самый уголок, в самую притирочку щелк! — и вынимай… И я снова злюсь, а Алеша виновато улыбается: «Ну вот так!..»

И еще я рисую фломастером на своих красных игроках номера, по настроению и в зависимости от того, кто недавно отличился. На небосклон восходит молодая звезда Игоря Болдина, и обозреватели в один голос утверждают, что это — будущее «Спартака»! Причем не исключено, что и светлое. И я сосредоточенно снабжаю своего центрфорварда числом 26. Да, но это — будущее. А в настоящем на весенние каникулы команда преподносит роскошный сюрприз — возвращаюсь поздно, включаю телевизор, матч заканчивается, наши неспешно возят шайбу в средней зоне, явно не спешат атаковать, ну, надо понимать, игра сделана, куда торопиться, это же «Крылья Советов», их даже немного жаль… И вдруг дают счет, и я, кажется, даже протираю угол экрана от пыли — «один–семь»?! Режиссер ничего не перепутал, хозяев там с гостями, к примеру? Нет, не перепутал, и в доказательство его правоты еще и 0:6 от СКА в Ленинграде… Боже, кто это вообще?! Ноль–шесть! Армейцев уж, конечно, давно не догнать, четыре поражения от них, да все крупные, тут наше законное серебро бы удержать… но удержали все-таки. Молодцы, что еще добавить по существу.