Так начиналось…

— Унылые бухгалтерские счеты и заготовка торфа? Это нам предлагают вместо высокой романтики зажигательных речей на трибунах и песенных маршей на улицах? Нет уж, увольте. Или сразу все. Или ничего! Иначе зачем мы шли в революцию. Правильно говорили умные люди, и социал-демократы среди них:

— Не надо торопить историю. Наш экономический строй еще далеко не созрел для социализации; капитализм еще не выполнил своей исторической миссии; технические, научные и организационные предпосылки для будущего строя далеко еще не имеются налицо, и господство пролетариата привело бы лишь к краху.

— Что ж, крах вполне возможен, — отвечали ленинцы, — если сидеть сложа руки и если мешать созидательной работе революции.

Ученые как раз не сидели сложа руки, и это было одним из залогов дееспособности и победоносности революции, приступившей к практическому строительству.

Когда Владимиру Ильичу стало ясно, что в настроениях научной интеллигенции совершился перелом, он немедля послал секретаря Совнаркома на переговоры.

Период взаимного прощупывания кончился, началась совместная практическая работа.

9 апреля перед непременным секретарем академии предстал ленинский посланец. Он отрекомендовался просто: «Инженер Горбунов». Протягивая руку молодому человеку в полувоенном френче с открытым взглядом, Сергей Федорович Ольденбург, конечно, не подозревал, что перед ним тот самый человек, который через много лет займет его кресло и вместе с ним примет на себя все многочисленные и хлопотные заботы Академии наук Страны Советов. Наверное, и сам Николай Петрович Горбунов не догадывался об этом. Он только выполнял тогда поручение Ильича.

Горбунов сообщил, что Совет Народных Комиссаров считает крайне желательным возможно более широкое развитие научных предприятий академии. (Заметим себе, что слово «предприятие» в ту пору носило другой смысл. Речь шла о том, что собирается предпринимать наука в самом широком понимании этого слова.)

Разговор был предметным. Какие экспедиции академия предполагает провести? Какие издания нужно выпустить в ближайшее время? Какие институты или лаборатории должно создать? Просьба сообщить об этом Совнаркому. Академии будет оказано скорейшее содействие. И еще просьба: связаться с теми обществами, с которыми академия обычно поддерживает отношения, скажем — Сельскохозяйственным ученым комитетом, Географическим обществом, — и выяснить, какие потребности испытывают эти ученые учреждения. Их пожелания тоже получат удовлетворение.

Последняя просьба была не просто обещанием. Это уже стремление направить деятельность академии, ученых к созданию единого, сплоченного фронта науки. Уже тогда, на заре становления советской науки, Ленин видел в академии будущий центр по организации и координации деятельности всех ученых страны.

Обещание было подкреплено делом буквально через два дня. 12 апреля по докладу Луначарского Совнарком принимает постановление: «Принципиально признать необходимость финансирования соответственных работ Академии».

У КЕПС лежало без движения 200 печатных листов материалов о производительных силах страны. Стоило президенту сообщить об этом в Совнарком, как Ленин тут же дает указание «ускорить издание» и просит включиться в это дело и Наркомпрос, и Союз типографских рабочих, и Комиссариат труда.

Острый недостаток бумаги (курильщикам на самокрутки не хватало!), типографской краски — ничто не помешало изданию научной продукции академии. В короткий срок КЕПС выпустила шесть томов трудов: «Ветер, как двигательная сила», «Белый уголь», «Артезианские воды», «Полезные ископаемые», «Растительный мир», «Животный мир».

До выхода этих книг Россия, в сущности, не знала, сколь велики ее производительные силы.

Финансы дореволюционной России трещали по швам во многом оттого, что и сырье и топливо завозились из-за границы. Удобрения (фосфориты) — из Алжира. Колчедан для сернокислотных заводов Питера — из Португалии. Полевой шпат, который, казалось бы, всюду есть, — из Швеции. Мышьяк и ртуть — из Германии. Уголь для Балтийского флота — из Кардиффа. Брусчатку для мостовых Москвы поставляли иностранные фирмы. Новая Россия не хотела да и не могла позволять себе такие излишества.

Через несколько дней после заседаний ЦИК и Совнаркома, обсудивших состояние дел в академии, Владимир Ильич набрасывает план научно-технических работ. «Набросок» написан стремительным ленинским почерком и, судя по тому, что в нем всего лишь одна редакторская поправка, вынашивался не один день. Точные, выверенные формулировки. Конкретные, хотя и немалые, проблемы. Этот документ представляет собой научную программу обновления России.

Еще не раз, и сегодня, и еще через пятьдесят лет, обращаясь к ленинскому «Наброску», историки и потомки будут поражаться, насколько всесторонне и предусмотрительно было запрограммировано революцией наше будущее.

Перечитаем этот документ: