Так начиналось…

Внутренние моря перестали устраивать рыболовов — сейнеры и траулеры вышли на океанский простор. Правда, в океане человеком владеют пока чисто потребительские настроения. Мир водорослей, моллюсков, раков и крабов еще не до конца изучен и потому, наверное, кажется неисчерпаемым.

В наше время на земном шаре из воды добывается около 340 миллионов центнеров рыбы, 40 миллионов центнеров ракообразных, моллюсков и водорослей. Одних только китов добывают в год 50–60 тысяч экземпляров, а средний вес кита 50 тонн!

Может быть, надо остановиться? Не подорвет ли интенсивный морской промысел биологические ресурсы океана? Экология гидробионтов, то бишь жителей воды, еще не дала ответа на этот вопрос.

Правда, если вы опуститесь на дно Амурского залива и наведете там учет, идя все дальше от берега, вы изумитесь. На каждом квадратном метре там 10, 30, даже 80 килограммов живых организмов. Но, вылавливая сайру и трепангов, добывая тунца и акул, вытаскивая водоросли, мы вторгаемся в биогеоценозы моря. Не вызовем ли и здесь мы такие же нежелательные последствия, какие вызвали в лесу?

Дать вразумительный ответ гидробиология сможет, только вооружившись знанием законов биогеоценологии, законов экономики природы, действующих в Мировом океане.

В море человек должен вести себя как в лесу. Срубил дерево — посади два. Наловил рыбы — выпусти мальков из инкубатора.

Сходный принцип в гидробиологии сформулировал С. Н. Скадовский. Еще в 1918 году, передав в собственность государства основанную им Звенигородскую гидробиологическую станцию, он повел комплексные исследования водоемов. Применяя физико-химические методы к изучению биологии пресных вод, он пришел к тем же выводам, которые сделал Сукачев, наблюдая жизнь леса. А именно — «Активно вмешиваться в биоценозы воды, формируя полезные биоценозы!»

Я услышал эти слова возле Можайского моря, на семинаре генетиков и кибернетиков. Собранные из вузов и НИИ страны парни и девушки в ковбойках и шортах писали на грифельной доске формулы эволюции. Называли имена Шмальгаузена и Четверикова. Азартно спорили с профессором Тимофеевым-Ресовским, руководителем семинара, с секретарем ЦК ВЛКСМ Торсуевым. Встречу молодежи двух наук организовал Совет молодых ученых Московского горкома комсомола.

Математики и биологи искали общий язык.

1:2:1

Наше время — время союза генов и интегралов. Такое понимание нелегко далось естественной науке.

Сто лет назад, когда монах Грегор Мендель, он же преподаватель математики и биологии в Брненском капитуле, открыл свой знаменитый закон, область применения математики в биологии, по словам Энгельса, была практически равна нулю.

Мендель, как известно, установил, что на одного потомка с признаками первого родителя приходится два потомка со смешанными признаками и один потомок с признаками второго родителя. Иначе говоря, он пришел к выводу, что передача наследственности подчиняется соотношению 1:2:1.

Открытие Менделя, сделанное в 1865 году, привело в конце концов к рождению генетики и менделизма. Чуть раньше, 26 ноября 1859 года, в Лондоне поступило в продажу сочинение Чарлза Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора». Родилось эволюционное учение, или, как мы теперь говорим, дарвинизм.

Дарвинизм шел своим путем, менделизм своим.

У дарвинизма было некоторое преимущество. Он обогнал менделизм на 40 лет. Дарвиновскую книгу расхватали за несколько часов, как только она поступила в продажу. Труд Менделя пролежал в безвестности на пыльных полках библиотек до 1900 года, пока гороховые законы не были переоткрыты сразу Гуго де Фризом, Чермаком и Корренсом, сразу в трех странах — Голландии, Австрии, Германии. Не вдаваясь в детали учения Дарвина, остановимся на главной причине, точнее — на главном пункте расхождения эволюционистов и генетиков.

Дарвинисты полагают, что эволюция есть непрерывный естественный отбор. Природа отбирает лучших из лучших детей своих. Если рождаются более слабые, неприспособленные существа, они погибают. Кто творит этот отбор?

Внешняя среда.

Когда изменяются ее условия, жизнеспособность организма сразу подвергается суровому экзамену. Его выдерживают те, у кого организм приспособился к новым условиям; приспособился — значит изменился. Изменчивость, которая ведет к совершенствованию природы, непрерывна; иначе эволюция остановилась бы.

Менделисты же твердят свое: раз существуют единицы наследственности, которые упрямо подчиняют жизнь десятков поколений закону, выраженному формулой 1:2:1, значит непрерывна наследственность, значит внешняя среда особой роли не играет.

Что же тогда решает, какими будут дети у родителей?

Давайте подумаем.

…Засуха. Палящий ветер сморщил зерно. Урожай низкий, пшеница чахлая. Предположим, что влияние внешней среды, в данном случае — засухи, закрепилось и будет передано по наследству. Значит ли это, что теперь мы всегда станем получать плохие урожаи? Нет. Единицы наследственности — гены, к счастью для нас, не изменились. На следующий благоприятный год чахлые семена дадут полновесный сбор зерна.