Так любят люди

Это крах, понимаете? Капец, как говорит наш сын. Сенька, это муж, — единственное, что у меня было неизменное, навсегда. Сын еще. Но это другое. Понимаете? Я была в нем уверена, как в себе. Больше, чем в себе, понимаете, да?

И тут…

Он, главное, пришел и спокойно так говорит… Сенька старше меня на семь лет. Мы пятнадцать лет вместе, и я представить себе не могла, что он когда-нибудь… Я была уверена, что он только меня любит, что вообще больше не замечает никого.

Он удивительный человек, удивительный.

Преданный абсолютно. Это не просто слова… Он даже Сашке моему помогал, когда тот заболел.

— Сашка — это сын?

— Не сын. Это вообще не имеет отношения к делу, ну да ладно. Надо про все рассказывать?

Уверенный взгляд. Абсолютно уверенный. И тени растерянности нет.

— Три года назад я влюбилась. По дури. Он ведущим работал в «ящике», да вы его знаете, наверняка. А я на его программу пришла работать. Денег еще решила подзаработать, дура. А он в этот момент как раз с женой разводился, надо было кому-то рассказать. Нашел во мне собеседника. Ага — собеседника. Ну и закрутилось все.

Я Сеньке, понятно, не говорила ничего. А потом Сашка в больницу попал — обширный инфаркт. Довела его благоверная. Я ночами с ним сидела, пришлось Сеньке все рассказать.

И он понял меня, представляете? Стал врачей искать хороших. Сашке лекарство понадобилось дефицитное — Сенька нашел.

Знакомиться, правда, не хотел. Но я понимаю: Сенька — натура тонкая, настоящая. В общем, он Сашку только в гробу увидел. Не смогла наша медицина его вытащить. И вот, представляете, я такая стою перед гробом, где лежит мой любимый, а за спиной Сенька, обнимает меня за талию. Представляете, в какой я ситуации? Ужас один!

Я после Сашкиной смерти долго не могла очухаться. Себя винила… Знаете, как в таких случаях бывает?

А Сенька меня успокаивал. И ни слова упрека, ни разу! Можете себе представить?

Я даже хотела, честно говоря, Сеньку в «ящик» вытащить. Ну, рассказать нашу историю. Сашку вспомнить… Ну и чтобы люди увидели: как муж может любить жену и все ей прощать. Договорилась уже со всеми. За деньги, заметьте, не бесплатно.

Но Сенька отказался. И даже обиделся, по-моему. Скромный он потому что.

А потом как-то все успокоилось. Устаканилось, как говорится. Стали себе жить спокойно. И тут — такое! Приходит и прямо с порога заявляет… Никак не ожидала, понимаете?

— А как у вас обязанности дома распределены? Хозяйством кто занимается?

— Обязанности… При чем тут это? Да у нас нет никаких обязанностей. Какое хозяйство? Хозяйство — это куры, утки, две свиньи, как у нас было в деревне. А в Москве — что? Убираться женщина приходит и она же готовит раз в неделю. Когда кончается ее готовка, прикупим что-нибудь… Сейчас же это не проблема. Вы что, думаете, Сенька из-за этого, что ли, на сторону? Да вы что! Он к быту вообще равнодушен. Знаете, есть такие мужики. У нас как? Бумажка какая упадет… Квитанция там ненужная… Так и будет лежать, пока Галя — это уборщица — не придет. Он и не заметит. Нет, дело не в этом. В чем-то другом… Может, я мало ценила его отношение? А как надо ценить? Не знаю. После Сашки я верность блюла. Так… Разная ерунда… Телевидение — такая история… Но это не считается. Да и Сенька не знает ничего.

Я вечером дома. Секс если ему — пожалуйста. Иногда приготовлю что-нибудь вкусненькое, бывает. Хожу с ним повсюду. И вот он говорит:

— У меня есть другая женщина. Говорю тебе честно. И ушел.

А я одна теперь, представляете?

И вот я думаю: как бы вернуть его, а? Такой вопрос. Есть же наверняка какой-нибудь способ, а?

Попробовала приворожить его, к гадалке ходила — не сработало. Ерунда это все. Надо как-то по-умному. А как, я не знаю. Может быть, вы посоветуете?

* * *

…Родители, наверное, меня любили: почти не били, кормили, одевали, ругали для порядка, но не очень сильно.

Любили, в общем. Только я им был совсем не интересен. Они вообще со мной не разговаривали: то ли времени у них не находилось, то ли желания, то ли просто не видели необходимости разговаривать с мелюзгой.

В тот день, когда я стал мужчиной и вышел на улицу, переполненный ощущением, что я теперь такой же, как все, настоящий взрослый, — как же мне хотелось рассказать об этом маме или отцу!

И не то чтобы я боялся, что меня будут ругать или не поймут. Этого как раз я не опасался. Просто я знал, что родителям на все это абсолютно наплевать и мне потребуется куча времени и сил только для того, чтобы заставить их на мне сосредоточиться.

Поэтому я рос с ощущением, что я а) плох и б) в связи с этим абсолютно никому не интересен.

У человека, который растет с таким ощущением самого себя, есть два пути: либо становиться все хуже и хуже, либо все-таки стараться выглядеть лучше.

И это не то чтобы выбор человека — это скорее выбор Бога: одних он склоняет к первому пути, других — ко второму.

Я всегда боялся, что все поймут, какой я плохой, и изо всех сил старался выглядеть лучше. И к женщинам относился с тем же страхом. Можно даже сказать, что этот страх меня вел.