Так хохотал Шопенгауэр

— Перед твоим избирателем выступать только с бодуна, — безапеляционно заявил Шопенгауэр. — Или по накурке с пары затяжек. Твой избиратель, Саш, такая зверушка, что большего не заслуживает. Чтобы терпеть его помятые рожи, надо вообще переходить на ЛСД и пейотные шарики. Или на углубленные дзэнские медитации. В крайнем случае, на добротный и трехразовый секс. А то захрюкаешь как народники.

— Разве народники хрюкали? — недоверчиво спросил Железов.

— Я в этом не сомневаюсь, — без тени улыбки утвердил Шопенгауэр. Все их действия так или иначе есть следствия большого рассеянного перехрюка. Ребятам по всему не хватало пейотных шариков, дзэнских медитаций и регулярного секса. Вот и перехрюкнули с раздолбая. А историки: в народ, за людей, цели там святые и благородные… Хрен-та с два. Делов-то: большой идейный перехрюк на почве истощения жизни. Однако я не читал ни одного российского автора, который разглядел бы за гуманитарно-социальной хреновушкой всего-навсего всхрюк дурной и стоящей на раскоряку жизни.

— Так, значит, мне правильно с бодуна? — переспрашивал Александр Железов.

— Конечно, Саша, — рассмеялся Шопенгауэр. — Ты пока хрюкаешь неискренне, за что мы тебя ценим и уважаем. Однако профессия портит. Хочешь пройти по одномандатному коровнику, честь тебе и любовь. Но не дай бог превратиться в лоббиста коровьих дел. Ты уж помычи, порычи, а потом все-таки возвращайся к людям.

— Да я козлов в шеренгу построю, — убежденно пообещал Железов. — Поведу их мочить рога на водах Атлантики. А некоторые поедут на Чукотку мостить автобан Москва-Вашингтон. Поляжет их там несчитано, зато вместо недоделанных людей у страны появится полезная трасса. У меня в голове комплексная программа, и каждый пункт против недоделанных.

— Ай да Вторник, — по-дружески хохотал Шопенгауэр, — ай да сукин сын. Ну не зря, не зря ты родился. Здорово пока говоришь.

А потом они упились вдрызг и поговорили по-задушевному. За окном светало, и в комнату повеяло нежарким утренним небом.

— Наверное, спать, — определил для себя Добрыня.

— Работать, только работать, — бормотал Железов.

Торопливымы движениями он повязывал галстук. До встречи с инвесторами оставалось сорок минут.

— Молодец, — заметил Артур.

— Я знаю, — шипел Железов. — Ты помнишь, где в этом доме бритва?

— Твой же дом, — вздохнул Шопенгауэр. — Тебе и решать.

Из девяти пиджаков Железов выбрал самый тонкий, светло-серый, в едва заметную клетку.

— Ходит слух, что он куплен в Лондоне, — зевнул Артур.

— Пиджачонка-то? Сплетничают, — отрезал Железов. — В Больших Грызунах брал, на распродаже. Не веришь? Я тогда нуждался, ходил в рванье. Имущество роздал беднякам, а до политики еще не дорос.

— Давай наладим в Грызунах пошив нашей униформы, — предложил Шопенгауэр. — У места рабочие создадим, и городишка войдет в историю.

— Это деревня, — с сожалением произнес Железов. — Там десять домов, а живут одни старики. По воскресеньям выползают к бывшему сельсовету и продают друг другу ненужные вещи, это их единственная отрада. Торгуются очумело, хотят таким образом походить на людей.

— Убиенные дела творятся, — с восхищением отозвался Шопенгауэр.

— Одеколон хочу, — капризничал Железов. — Куда нормальные люди ставят одеколон?

«линкольн» подошел к подъезду. Резкий и деловитый председатель партии сел на излюбленное место рядом с водителем.

— В офис, — привычно распорядился он.

Через двадцать минут он смотрел в умные глаза отечественных капиталистов.

— Гарантии дам, — городил он кубики. — Какой пересмотр приватизации? Наоборот, экономику надо предоставить достойным людям. Делайте заявки. Это ложь, что все якобы продано. Далеко не все. Так вот, я продам. Давайте, оценивайте свои возможности. Я продам вам собственность, как наиболее достойным представителям нации. Только сразу договоримся: деньги нужны сейчас. Иначе провалим мою компанию. А если мы с вами ее провалим, какая собственность?

— Продадите по-человечески? — спросили его.

— Нормально, — хохотнул он. — Один к пяти. Оценка по рыночной котировке. Только проплата в ближайший месяц, а расчет при получении механизмов.

— Бесплатно, что ли? — не поверили Железову.

— А что, надо по-другому? — улыбнулся он. — Я предельно честный с теми, кто этого заслужил. Обещал четыреста годовых, будет вам четыреста годовых.

— Гарантии, — потребовали с него.