И вдруг напуганная
Разлетаются в разные стороны,
Чтобы
Привлеченные каким-то невидимым светом,
Соединиться вновь.
Пустые гулкие улицы снов.
Я огибаю угол, силюсь догнать,
А шаги уже слышатся за следующим углом.
Но я еще помню:
Твое тело, как прелое сено.
В нем валялись многие, и твое тепло смешалось
с их теплом.
Во тьме я забираюсь в дупло у тебя на груди
и сворачиваюсь комочком.
Вам, должно быть, знакомо это чувство: когда
Плывешь в синем море,
Не стоит думать о бездне под собою.
Иначе встретишь молчащую рыбу ХРСТа
С омертвевшим, словно аппендикс, языком
Утопая в холодной воде,
Ты вдруг почувствуешь сладкий вкус огня.
И в светлую комнату польются лучи тьмы.
И упадешь на дно,
Уткнувшись головою в мягкий ил.
И застынешь навеки,
Словно каравелла.
Старинная каравелла с прободением кормы.
Утонув,
Глядя на пузыри воздуха, выплывающие изо рта твоего,
Вспомни о мыльных пузырях что пускали мы в детстве.
И прими смерть как принимаешь подарок от мамы
и папы на день рождения.
Когда утром, улыбающиеся, входят они в твою комнату
с тортом и шариками.
“Наш малыш утонул!” – доносятся голоса сквозь
– Мама, мама, что же чувствуешь, когда холодные
– Наверное, будто ты в осеннем лесу… Так легко
дышится…
На тебе – теплый свитер и сухие ботинки.
Предместье ада.
– Мама, мама, разве малыши попадают в ад?
– Конечно. В рай попадает лишь тот, кто сумеет проплыть
от того буйка до берега.
– А кто утонул?
– Тому нет оправданья.
Человека лучше всего бить по голове, когда он зевает.
Не плачь девчонка
Пройдут дожди
Солдат вернется
Ты только жди
Замкнется вечный
Сансары круг
И вдруг воскреснет
Твой мертвый друг
Словно пламенеющие угольки в пепле потухшего огня,
Темные вишни в густой листве дерева.
Словно пламенеющие угольки в пепле потухшего огня,
Неперевареная кожура вишни в говне.
Смех что цокот копыт.
То ли удаляется. То ли наоборот.
Так и смерть.
Непонятна и занятна.
Как лапы
расползается смысл.
Как ластик
стирается тело.
Как в говно
Вступаешь в старость.
и Как
Множится как рак.
Александр Павлович умер 17 мая 1997 года.
Сердце, словно колесо, замедляло свой ход несколько десятилетий.
Наконец остановилось.
Двинулось в обратную сторону. Замерло.
Ветер продувал улицу, на которой жил и по которой
ходил день за днем А.П.
Тогда он выплыл из раскрытого окна
(Александр Павлович любил спать на свежем воздухе,
немного подмерзая к утру –
Он чувствовал себя подмороженной рябиной –
пошлое сравнение, гревшее ему душу)
И поплыл лицом кверху по улице
На уровне третьего этажа.
На третьем этаже располагалась его покинутая теперь
навеки квартира.
Небо сверкало над глазами.
Плыл он на спинке.
Из пупка его выросла мачта костяная –
Словно бы косточка новая в теле его появилась.
А по мачте бегала маленькая обезьянка в белой матроске.
А.П. представил себя белым океанским парусником.
На борту его большими синими буквами написано: “Angel”.
Мертвое Сердце вдруг заколотилось.
Волнение, прекрасное, как юное здоровое тело,
охватило его.
Он покраснел от смущения и заплакал. И вниз
Струю горячего воздуха испустил
(ибо умер он под утро).
И понял он, что возвышается.
Что грехи его жизни уходят.
Словно ракета, толкаемая сжигаемым горючим, летел он,
Летучий Голландец,
К свечению солнца.
И прилетел. И думает:
“Вот и славно. Сейчас ангелы небесные встретят меня,
и отдохну я в Раю”.
Но не тут-то было.
Солнце оказалось плотью. Точно
Рана, образовавшаяся в результате разрубания червяка надвое.
И как рана горело и жгло.
И в ране той копошились, словно пчелы в цветке,
Грешники. Ибо мягкая плоть раны податлива.
И понял А.П., что плавится он.
Нет, не горит, а именно плавится под воздействием
жуткоАдского жара.
И лицо его стало что мягкий воск.
И кто-то воткнул в лицо его спицу.
И погрузилась спица в лицо его.
И очень больно стало А.П.
И страшно.
Ибо спица эта отныне будет в лице его.
Ни поцеловать кого не сможет.
Ни уткнуться в подушку.
И понял он, что спица – суть жало.
Коим будет он собирать нектар покаяний отныне вовеки.
Зачем?
Жало знает.
Мораль:
Не греши, и не будешь ходить со спицей в морде.
Однажды я устану.
Однажды я устану так сильно, что покажется – я всесилен.
Я устану так сильно, что покажется – могу свернуть горы.
Я устану так сильно, что не смогу спать.
Я подумаю:
“Я так давно не был на море. Я так давно не был на море”.
Я отправлюсь в город.
В город у моря.
В город у Огненного моря.
Я приеду ночью.
Гостиницы переполнены.
Или отсутствуют.
Я буду слоняться до рассвета и под утро
выйду на площадь перед собором Святой Эйфории.
Я уже видел его где-то когда-то.
Сяду на ступени.
То ли человек, то ли крот подойдет и скажет:
“Разрешите познакомиться?”
Я отвечу: “Я не знакомлюсь на улице”.
Он скажет: “Все когда-то случается,
даже то, что казалось немыслимым”.
Он пригласит выпить кофе в кафе закрытом.
Он будет так изысканно-покорителен,
что я не смогу отказать. Мы найдем милое заведение
на набережной, где волны бьются
об изъеденный буквами-червяками гранит.
Приглядишься – забавно:
Кто придумал одеть берега, терзаемые пламенем,
в могильные плиты?
Обосранные мириадами ворон, –