Так держать, сталкер! (сборник)

Видимо, информация об орудующем в рестрикте маньяке все же дошла до стражей порядка Анклава. На смотрителя участка надавили сверху, и он вызвал к себе ответственного за дело старшего дознавателя, чтобы потребовать информацию о ходе расследования. А что мог сообщить ему Ре-Ранкар? Фактически ничего нового. Ни одно из предпринятых им следственных действий не принесло результатов. Никаких. Три «чистых» убийства в течение месяца. Для одного рестрикта это, пожалуй что, многовато.

Общий зал гудел, как потревоженный пчелиный улей. Из неразборчивого многоголосого гомона выплескивались отдельные слова и обрывки фраз, по которым можно было составить представление о том, чем живет тринадцатый участок стражей порядка.

– …два ножевых ранения…

– …был вынужден применить оружие…

– …звонили! я точно знаю!..

– …полкило наркоты для личного употребления?..

– …машину опять разбил…

– …брось, начальник…

– …не суй! Не суй мне эту дрянь!..

– …рука затекла…

– …семь угонов, три вооруженных нападения…

– …вынужден! Именно вынужден применить оружие!..

– …зверье!..

– …сам бы пристрелил гада!..

Ре-Ранкар походя отвесил звонкий подзатыльник бритоголовому малому, оравшему на задержавшего его стража так, словно это была его девка, опоздавшая на свидание, протиснулся между двумя стоявшими почти что впритык столами и учтивым жестом попросил самозабвенно щебетавшую полную даму освободить проход. Оказавшись у двери кабинета смотрителя, старший дознаватель быстро одернул манжеты, двумя пальцами поправил воротник относительно свежей рубашки, ладонью провел по волосам и привычным движением коснулся холодного металлического браслета вариатора на левом запястье – порядок, на месте. Пиджак был измят так, будто он его неделю не снимал, но с этим уже ничего нельзя было сделать. А галстуков Ре-Ранкар никогда не носил. Сделав все, что было в его силах, для того, чтобы выглядеть подобающим образом, Ре-Ранкар дважды коротко стукнул в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел.

Главным украшением стола смотрителя участка была огромная посеребренная подставка для такой же внушительной авторучки, напоминающей готовую стартовать ракету. Писать ею было крайне неудобно, а потому, если она вдруг оказывалась в руке у хозяина кабинета, означать это могло лишь одно – смотритель участка пребывает в крайне отвратительном расположении духа. Пытался ли он таким образом успокоить себя или, напротив, подхлестывал клокочущую внутри него злость – об этом стражи тринадцатого участка спорили уже не первый год. Как бы там ни было, сейчас смотритель участка самозабвенно чиркал своей огромной авторучкой какие-то бумаги. Завизированные листы летели на угол, какие-то, скользнув, планировали на пол, но смотритель даже внимания на это не обращал. Не до того, видно, ему было. Глянув исподлобья на вошедшего Ре-Ранкара, смотритель молча ткнул концом авторучки в пустое кресло напротив – садись, мол, – и снова взялся бумагу марать.

Ре-Ранкар сел в кресло и постарался принять свободную, расслабленную позу – он спокоен и уверен в себе. Взгляд старшего дознавателя скользнул по стене, секунду задержался на дипломе в строгой металлической рамочке, перепрыгнул на электрический чайник, стоявший на журнальном столике в углу, медленно прополз по испещренному дождевыми каплями оконному стеклу и остановился на обрамленной редким венчиком рыжих волос лысине смотрителя. Глядя на смотрителя тринадцатого участка, трудно было поверить в то, что когда-то он тоже был рядовым стражем порядка и бегал по грязным улицам Центрального рестрикта, гоняясь за мелкими правонарушителями, которые почему-то всегда делают вид, что не слышат команду «Стоять!». Ныне он был тяжел и тучен. Настолько, что с трудом умещался в кресле. В участке поговаривали, что смотритель тяжело и, судя по всему, безнадежно болен. Но, даже если это было и так, он не позволял болезни взять над собой верх. Во всяком случае, пока находился на службе.

Отбросив на угол стола последний лист бумаги, смотритель, как копье, воткнул авторучку в подставку, сцепил пальцы в сейфовый замок и устремил гневный взгляд на старшего дознавателя. Ре-Ранкар почувствовал себя, как на сковородке, которая медленно нагревается на огне. Он чуть приподнял брови и попытался придать лицу сосредоточенное выражение.

– Четвертый, – процедил сквозь стиснутые зубы смотритель.

Прозвучало это как вердикт: «Виновен!» Ре-Ранкар сжал кулаки.

Смотритель перевел взгляд на табло вариатора – блестящий металлический браслет врезался в толстое, густо поросшее длинными рыжими волосками запястье, – недовольно поморщился, снова поймал старшего дознавателя в прицел бледно-голубых, будто выцветших глаз и с нажимом повторил:

– Четвертый!

– Когда?

– Видимо, прошлой ночью. По предварительным оценкам стражей, прибывших по вызову, труп пролежал не меньше суток.

– Где?

– 18-й Разъезд.

– Это Второй Пригородный рестрикт.