Так далеко, так близко…

— Антуанетта отдыхает, — сказал о, — Увидишься с ней завтра, Джек. — И не добавив больше не слова, захлопнул дверь у меня перед носом.

Я сел на пол рядом с дедушкиными часами, стоящими в углу верхнего холла. Я решил подождать, пока он уйдет. Пока не ляжет спать. Тогда я прокрадусь в комнату, поцелую ее в щеку и пожелаю спокойной ночи.

В холле было довольно темно, и я уснул. Разбудили меня какие‑то звуки. Стоны. Вздохи. А потом сдавленный крик. Тут же я услышал голос Антуанетты. «О Боже! О Боже!» — восклицала она. — А потом коротко вскрикнула: «Не надо…» Остальную часть фразы заглушили.

Я вскочил, пробежал через холл. Ворвался в спальню. Там был полумрак. Но при свете лампы, горевшей рядом с кроватью, я увидел отца. Он был обнажен. Он лежал на Антуанетте. Сжимая руками ее голову. Он делал ей больно. Я это понял.

— Перестань! Перестань! — закричал я. И бросившись на него, схватил за ногу.

Отец был сильный, атлетически сложенный человек. Он сделал быстрое движение. Соскочив с кровати, он сгреб меня в охапку, поднял и вынес из комнаты. Я оглянулся. Антуанетта накрывала простыней свое обнаженное тело.

Она заметила, что я смотрю на нее, и послала мне воздушный поцелуй.

— Ложись спать, милый. Вот славный мальчик! — она ласково улыбнулась. — Приятных снов!

Я плакал, пока не уснул. Я был всего лишь ребенком. Восьмилетним мальчишкой. И не мог помочь ей. Не мог защитить от своего отца. Он вернулся к ней и опять делает ей больно. А я ничего не могу предпринять.

На другое утро Антуанетта, как всегда, спустилась к завтраку. Мне показалось, что она никогда не была так хороша. Она была спокойна. Занята своими мыслями. Всякий раз, когда я смотрел на нее, она улыбалась своей особенной улыбкой. Отец поглядывал на меня сердито из‑за своей чашки кофе. Я ждал, что он будет ругать меня за мое ночное поведение, но ничего не произошло. Он даже не упомянул об этом.

Потом, когда мы остались одни, Антуанетта заласкала меня. Она поцеловала меня в макушку и сказала, что я самый хороший мальчик в мире, ее мальчик, и что она очень меня любит. Она попросила меня помочь ей нарезать цветов, чтобы поставить их в вазы, и мы пошли в сад и все утро провели вместе.

* * *

Я прищурился и глубоко вздохнул. Кэтрин легким галопом подъехала к забору.

— Что с тобой? — спросила она, наклонясь и глядя на мен поверх головы Черного Джека.

— Ничего. А что?

— У тебя какой‑то странный вид, вот и все.

— Нет, ничего. — Я поднял бутылку. Жаль, что я был так неловок и уронил ее. — Оливье создал замечательное вино, — сообщил я. — Может, даже выдающееся. В 1986 году погода была прекрасная. Виноград очень удался. Я хочу, чтобы ты попробовала его. Но, кажется, я его подпортил. Грохнул бутылку.

— Все равно, давай попробуем, — ответила она. Широко улыбнувшись, она спешилась, отдала мен честь и добавила: — Увидимся через пару минут.

Я шел к замку, все еще думая об Антуанетте и Себастьяне. Об этом ужасном случае я не вспоминал с тех пор. Он спал в моей памяти двадцать два года. Но теперь, вспомнив его, я все понял. Понял, что именно с этого дня я возненавидел своего отца.

19

А через неделю я пережил настоящее потрясение.

Я вернулся в шато после обычной утренней прогулки по лесу. В кухне увидел Симону, экономку. Она ставила на поднос завтрак для нас с Кэтрин. Обменявшись с ней парой слов, я понес завтрак в библиотеку.

С тех пор, как в мою жизнь вошла эта женщина, я всегда завтракаю здесь. Мне это нравится. Комната очень красивая, из окон виден лес. Кэтрин она тоже нравится. Она работает здесь над своей книгой, за большим столом у окна.

Кэтрин еще не спустилась вниз. Я налил себе кофе с молоком, взял из корзинки свежую булочку, намазал маслом и домашним вареньем из клубники.

Я приканчивал булочку, когда вошла Кэтрин.

— Прости, что опоздала. А, ты уже начал. — Она села рядом со мной у камина. Налила себе кофе.

Потом спросила:

— Хорошо прогулялся, милый?

— Да.

— Как там сегодня?

— Солнце. Как видишь. Не так мягко, как вчера. Но день славный. Для хорошего галопа очень годится.

— Вряд ли я поеду верхом, — произнесла она. — Вряд ли верховая езда полезна для младенца, верно? — и поставила чашку. И посмотрела на меня.

— Младенца? Какого младенца?

— Нашего, Джек, — она откинула свои струящиеся рыжие волосы и сияюще улыбнулась. — Я хотела сказать тебе вечером, за обедом. Но вот не удержалась. Всю прошлую неделю я подозревала, что беременна. А врач в Экс‑ан‑Прованс вчера это подтвердил.

Я оледенел в своем кресле.

Потом сдавленно произнес:

— У тебя будет ребенок? — Я был не только потрясен, я просто не поверил ей.

Она кивнула, все также сияюще улыбаясь.

— Да. Правда, чудесно?

Я утратил дар речи. Слова не шли на ум.

Она затараторила:

— Я никогда не подозревала, что буду чувствовать себя таким образом, я вообще совсем не думала о детях. Мне было все равно, есть у меня ребенок или нет. Но теперь, когда я действительно беременна, я потрясена. Взволнована ужасно. Это и правда чудная новость, разве не… — ее голос изменился, и она замолчала. Она удивленно посмотрела на меня. — Ты не считаешь, что это чудная новость, по‑видимому?