Так было…(Тайны войны-2)

— Положение тяжелое. Не хватает войск, чтобы укрепить фронт северо-восточнее Ростова. Новое русское наступление против итальянского участка фронта сковывает все большие силы. В то же время шестая армия бездействует. Ее надо вывести из окружения. Если не сделать этого, кавказский фронт может рухнуть.

— Нет, я не уйду от Сталинграда! — Гитлер продолжал упорствовать. — Я верю в фон Паулюса. Подготовьте приказ о присвоении ему звания фельдмаршала. Подумайте, как переслать ему маршальский жезл.

В последний день января Гитлер передал по радио свое поздравление — командующий окруженной под Сталинградом шестой германской армии фон Паулюс стал фельдмаршалом. На другой день Цейтцлер явился на прием к фюреру. Последнее время он ежедневно встречался с Гитлером. Начальник штаба сказал:

— Со вчерашнего дня прекратилась радиосвязь со Сталинградом. — Он прочитал последнюю радиограмму: «Русские перед дотом. Прекращаю связь»…

— Кто передал это?

— Не знаю. Без подписи. Вероятно, радист…

Гитлер был потрясен. Он долго молчал. Молчали и остальные. Цейтцлер отметил: фюрер за эти недели осунулся, постарел, под глазами легли свинцовые тени. Сейчас Цейтцлеру показалось, что на глазах Гитлера слезы. Прервав гробовое молчание, Гитлер негромко сказал:

— Русские передали, что они заняли Сталинград, а фон Паулюс будто взят ими в плен. Я не могу в это поверить… Фельдмаршал мог выбирать только между жизнью и бессмертием. Я не представляю себе, чтобы германский маршал мог избрать жизнь ценой плена. Русские лгут! — Гитлер снова умолк, потом обратился к Борману: — Объявите в стране трехдневный траур… Траур по шестой армии.

…В немецких кирхах служили заупокойные мессы. Впервые за многие месяцы войны был нарушен приказ властей, запрещавший траур. Заупокойные мессы служили о погибших солдатах, офицерах и генералах. В том числе и о погибшем на своем посту фельдмаршале фон Паулюсе.

2

В России Бруно Челино больше всего страдал от холода. Холод преследовал его всюду. Особенно после того, как русские внезапно перешли в наступление. Их первый удар оказался таким сокрушительным, что никто не успел опомниться. От полка «Баттолини», в котором служил Челино, едва ли уцелел один батальон. Это — если собрать всех, включая обозников. Русские растрепали полк две недели назад, хотя главный удар русских пришелся на соседнюю дивизию. Даже не поймешь — куда девались солдаты. Ведь полк «Баттолини» не принимал прямого участия в последних боях. Он только отступал, захваченный паникой всех десяти итальянских дивизий, собранных на Восточном фронте. Еще слава богу, что русские танки прошли стороной, иначе… Трудно даже себе представить, что бы тогда было! Полк отступил километров на двадцать и в дороге потерял больше половины людей. Бегущих солдат остановил немецкий заслон. Немцы выставили пулеметы и завернули солдат обратно.

Это было в конце ноября. Потом полк отвели на формирование в покинутое жителями и наполовину сожженное село.

На днях из отпуска вернулся Микель Пезаро, он ездил домой в Матера, где-то возле Потенца. Рассказывал, как тепло там, как много солнца. Впрочем, кроме как о погоде, он ничего не рассказывал. Вернулся мрачный и молчаливый. С чего бы это? Бруно помнит, как радовался Пезаро, когда уезжал с фронта. Каждому встречному хвастался, что едет домой. А вернулся будто в воду опущенный, не выжмешь из него ни слова. Но все же Челино кое-что удалось разузнать. Они втроем доламывали сарай на топливо. С ними был еще Альбано, неунывающий гондольер из Венеции. Стали расспрашивать. Пезаро ответил:

— Ну чего вы пристали! Как живут, как живут… Жрать нечего — вот как живут… Надо бы хуже, да некуда… Хорошо живут только немцы. Кессельринг стал за генерал-губернатора, а наши ходят перед ним на задних лапках.

— Нас этим не удивишь, — усмехнулся Челино. — Здесь тоже немцы хозяйничают вовсю. Наших офицеров ни во что не ставят.

Альбано добавил:

— Особенно после того, как мы драпанули от русских. Ходят и шипят от злости… Ну, а дома что? Все здоровы?

— Здоровы… Сыты и здоровы. Кормят пьяттонете [7]. Дают вдоволь. У жены до сих пор не прошли синяки на спине. Э, да что говорить!

Пезаро с яростью вцепился в слегу и выворотил ее вместе с поперечным столбам. Он будто срывал зло на неподатливой деревяшке. Ударом ноги отбил слегу, державшуюся на одном гвозде. Пезаро словно прорвало. Он горячо заговорил, и губы его кривились.

— Помните, в Вероне нас провожал Муссолини: «Я вверяю вам честь Италии, мои солдаты!.. Мы позаботимся о ваших семьях!» — Пезаро выпятил грудь, передразнивая Муссолини. — Говорят, по-прежнему шьется со своей потаскухой Петаччи… Лучше бы я и не ездил домой, будь они прокляты!

Пезаро еще рассказал, что голодные бунты прокатились по всей Италии. В Венеции карабинеры разогнали толпу женщин, собравшихся перед клубом фашистской партии. То же в Неаполе, в Турине. Там карабинеры стреляли в толпу. А хлебный паек урезали еще на пятьдесят граммов.

— Об этом ты не болтай где не надо, не то угодишь в Овра, — предупредил Альбано.