Так было

Он удивленно глянул в ее остроносое скуластое лицо. Она покраснела, опустила глаза. Степан взял смущенную девушку за руку, вывел в круг.

Несколько минут они танцевали молча. Вдруг девушка чуть слышно прошептала:

— Выйдем на волю. Мне надо что-то сказать. Он согласно кивнул головой.

Они поравнялись с входной дверью и проворно нырнули в нее. Сойдя с крыльца, девушка, пригнувшись, побежала вдоль стены и скрылась за углом. «Что такое?» — поразился Степан, но все же последовал за ней. Она поджидала его, стоя у бревенчатой стены.

— Товарищ Синельников… Не знаю, как и сказать. — Прижала ладони к щекам, помолчала. — Тетя у меня есть. Сектантка. И меня все туда заманивает…

— Ну?

— Это неважно, конечно, — заторопилась девушка, путаясь в словах и оттого волнуясь все больше. — Сегодня я у нее была. А там соседка. Тоже сектантка. Я слышала их разговор, они договаривались ночью поехать в лес, повезти еду братьям. Понимаете? Ночью и в лес. Что там за братья? У нее родных-то братьев нет. Мне страшно стало. Говорят, что в лесу люди какие-то. Вы бы узнали. Только тетю, в случае чего… Она это от горя. Мужа у ней и двух сыновей убили, а третий пропал без вести. Вот она от тоски и подалась к сектантам.

— Постой, постой. Значит, сегодня ночью? Откуда поедут?

— От тети. У нее во дворе с вечера лошадь стоит. Она сказала председателю — в район поедет, к врачу, что ли…

— Где она живет?

— Четвертый дом от конторы. По той же стороне. Против ворот два тополя. Только уж вы…

— Спокойно. Как тебя звать?

— Маша Ракитина.

— Не волнуйся, Маша. Иди домой — и никому ни звука. Большое спасибо.

Он крепко пожал ее холодную руку, ласково подтолкнул в спину.

— Иди.

Она ушла. Проводив ее взглядом, Степан побежал В МТС.

Через час в кабинете директора собралось десять человек: Рыбаков, Синельников, прокурор Коненко, начальник милиции с участковым милиционером и еще пятеро коммунистов из МТС. У большинства в руках охотничьи ружья и мелкокалиберные винтовки. Сидели молча, курили, перекидывались короткими фразами.

Во втором часу ночи с улицы постучали в окно. Все поднялись, гуськом вышли во двор. Надев лыжи, огородами дошли до околицы и, растянувшись цепочкой, побежали по сугробам к потемневшему невдалеке лесу.

— Прибавь шагу, — вполголоса сказал Рыбаков ведущему.

Быстрее замелькали палки. Люди дышали тяжело.

На опушке леса остановились, прислушались. Откуда-то издалека доносились скрип полозьев и приглушенные голоса. Мужчины разбились на две группы и вошли в лес: одни справа, другие слева от дороги.

Скоро лыжники увидели впереди подводу. Запряженная в розвальни лошаденка трусила легкой рысцой. В санях — две женщины, закутанные в шали. Наверное, им было страшно в ночном зимнем лесу, потому они непрерывно разговаривали.

— Смелая ты, Авдотья, — сказала одна молодым ломким голосом.

— А чего бояться-то, — грубо откликнулась спутница. — Бог-от, чай, все видит. Не даст в обиду. Да и ради сына на что не пойдешь. Один ведь остался.

— А если волки?..

— Ништо. Я ружье прихватила. Когда-то не хуже мужика стреляла.

— А вдруг нас не встретят?

— Пошто не встретят? Не впервой, поди, — успокоила старшая.

— Батя что-то хмурый стал. Надоело ему, видать, по лесам-то прятаться. Он ведь ране ни в бога, ни в черта не верил, а тут на тебе. Подговорил его Ерема. А какая радость? Ну, отсидят в этой дыре до победы, а потом? Засудят… А и не засудят, как людям в глаза глядеть… И ему тяжко, и мне не сладко..

Узкую дорогу со всех сторон теснили высокие мохнатые ели и сосны. Скрипели полозья, фыркала лошаденка, вполголоса переговаривались возницы. Вдруг где-то в глубине леса гулко выстрелил обломившийся от снега сук. Молодая ахнула, а старшая приглушенно засмеялась, приговаривая:

— Пужливая ты, Лушка, а ишо полюбовника имеешь.

— Какого полюбовника? — возмутилась молодая. — Брехня!

— Сама видела, как он на свету от тебя уходил. Только личности не успела разглядеть: больно быстро бёг. Да ты не отпирайся. Я не свекровка. Живи как знаешь…

Лыжники шли на значительном расстоянии от дороги, и все равно им было отчетливо слышно каждое слово.

Проехав километров двенадцать, подвода остановилась на лесной прогалинке. Летом здесь, видимо, заготовляли дрова. Сейчас из-под толстого снежного наста торчало несколько высоких пеньков да в дальнем углу возвышалась большая поленница.

Не успели женщины вылезти из саней, как из лесу донесся глухой волчий вой. Лошадь нервно переступила ногами. Молодая женщина испуганно вскрикнула.

— Не бойсь, — успокоила ее старшая. — Это наши знак подают. — И, сложив ладони рупором, аукнула.

Минут через пять на поляну вынырнули трое, подошли к возу.

— Сынок, ты? — окликнула старшая, и ее грубый голос вдруг задрожал, в нем послышались ласковые, воркующие нотки.

— Витьки нет. Он сегодня не смог прийти, — ответил один из тех, что вышли из лесу.

— Ай заболел? — всполошилась женщина.

— Нет. Дело одно. В следующую пятницу придет.

— Вы бы поостереглись теперь, — просительно проговорила женщина.

— А что? — тревожно спросил один из лесных пришельцев.