Так было

Где-то вяло тявкнула сонная собака, прокукарекали петухи. Мимо окон со смехом прошли загулявшиеся девчата, и снова все стихло.

Маленький фитилек коптилки плюется черным дымком. Тяжело застонала, повернувшись с боку на бок, мать. Кто-то из ребятишек всхлипнул во сне. И снова тихо, только стучит ржавое перо в донышке непроливашки. Склонив голову набок, Колька Долин пишет письмо отцу.

Не торопясь царапает старым пером по листу серой бумаги. Сделанные из сажи чернила быстро высыхают, и Колька то и дело окунает ручку в непроливашку.

«Милый тятя. Пишет тебе твой сын Николай. Здравствуй. Как ты живешь? Почему шибко долго не пишешь? Мамка все время плачет, думает, тебя убили или поранили. А я знаю, что ты живой и здоровый и фрицев бьешь вовсю, как панфиловцы.

Милый тятя. Я теперича работаю. На быках бороню. Только они очень тощие. Еле ноги двигают. На их бы дым возить, а не борону таскать.

А еще пропишу тебе про одно происшествие с нашим председателем…»

Пишет Колька, старается. Дойдет ли письмо до адресата?

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1.

Валя проснулась, как от толчка. Приподняла веки. В комнате серо, значит, светает. Поглядела на будильник — четвертый час. Пора вставать доить корову. А вставать не хотелось. Теплая, ласковая постель притягивала к себе, глаза сами закрывались, тело требовало отдыха. Валя уступила ему: ткнулась носом в подушку и погрузилась в сладкую дрему. Но в размягченном сном сознании уже застряла мысль: «Пора вставать». Валя снова открыла глаза. Ей показалось, что она нежилась долго-долго, а на самом деле прошло всего шесть минут. Вздохнув, откинула одеяло, слезла с дивана (она спала отдельно, чтобы, вставая по утрам, не тревожить мужа).

На дворе ее обдало такой бодрящей и сочной свежестью, что женщина невольно улыбнулась. Покачивая подойником, пробежала в хлев, и скоро оттуда донеслось приглушенное, размеренное позванивание — струйки молока бились о ведро. Валя с наслаждением вдыхала запах парного молока, приправленный тонким ароматом увядшей травы. Этот запах всегда почему-то волновал и тревожил Валю, навевая воспоминания о чем-то далеком и неуловимом, как солнечный луч. Воспоминания были неясными и бессвязными. Они приходили неожиданно и приносили с собой мучительную сладость.

Валя опустила руки, прижалась лбом к теплому коровьему боку, и перед ней поплыли видения.

…Большой двор порос ромашками и одуванчиками. Пушистый шарик одуванчика качается перед самыми глазами. «Дуй на него. Дуй, лапочка». Опять этот голос. Чей он? Летят, кувыркаются в воздухе крохотные золотистые зонтики. Она хлопает в ладошки и смеется. И еще кто-то смеется. Кто?..

Из колодца тянет прохладой и плесенью. Темная глубь дразнит эхом. Крикнешь туда: «А-а»! — и глубина сразу же отзовется: «А-а-а». Кто там спрятался? Может, он в том углу? Она перевешивается через сруб. Кто-то хватает ее, поднимает вверх, и у самого уха, смеясь и плача, воркует тот же голос: «Боже мой. Как ты сюда попала? Ты только подумай, что было бы, лапочка моя…»

Деревянная кровать в углу. Оттуда, не умолкая, несется глухой, протяжный стон. Он то стихает, то становится таким громким, что его слышно, даже если закрыть ладошками уши. Стон гонит ее из дома и всюду преследует. Страшно. И она пронзительно визжит, когда ее несут к кровати, приговаривая: «Иди, простись с мамкой!»

С мамкой… Значит, это была мама. Значит, все это было на самом деле. И у нее была мать. Ее мама. Но когда это было? А может, это приснилось? Нет-нет. Это с мамой какими-то неуловимыми нитями связан звон молочной струи о подойник, скрип колодезного ворота, запах пожухлой травы и еще многое другое. Стоит Вале увидеть пылающую русскую печь, или вращающееся колесо самопрялки, или обыкновенную глиняную обливную кружку, как в ней все замирает и от волнения перехватывает дыхание, и она, позабыв обо всем, напряженно ждет чего-то необыкновенного, способного перевернуть всю жизнь.

— Мама… мама, — беззвучно шептала Валя.

Сколько Валя ни напрягала память, она не могла вспомнить лицо матери. Ни одной черточки. Не потому ли всю жизнь ее преследует страстная тоска по материнской ласке, по близкому человеку? Не потому ли так потянулась она к Богдану Даниловичу, и он легко пробудил в ней любовь? А что принесла эта любовь? Теперь она все чаще задумывалась над своей жизнью. Особенно после неожиданного прощального разговора с Вадимом.