Так было

— Здорово, — угрюмо ответил Рыбаков, но руки не подал.

Председатель заметил это, нелепо потоптавшись на месте, попятился. От хмельной решимости не осталось и следа.

— Сеешь? — спросил, словно ударил, Рыбаков.

— Сеем помаленьку.

— Чем?

— Кого?

— Чем сеешь, спрашиваю?

— Так ведь… семенами, конечно.

— А не половой, случайно?

К ним подходили колхозники. Подъехал и сеяльщик. Рыбаков открыл сеялку, сунул руку в ящик, зачерпнул горсть и повернулся к Коненко.

— Сейчас же отправь на анализ в МТС. Нарочным. Тут наверняка половина отходов.

Большое одутловатое лицо председателя стало белым, квадратная нижняя челюсть отвисла. Он вдруг потянул голову вверх, закрутил ею из стороны в сторону, словно хотел вылезть из пиджака. На его ставшей непомерно длинной шее выпятился острый кадык. Председатель тужился, да никак не мог вытолкнуть застрявшие в горле слова.

— Не надо, — прохрипел он наконец. Рванул воротник. Маленькая голубая пуговка скакнула на черную пахоту. — Не надо, — повторил он. — Негодные семена. Обман… — Голос у него сорвался, задрожал. Он судорожно всхлипнул и сделал такое движение, будто хотел встать на колени перед молчаливой толпой суровых колхозников.

Рыбаков схватил его за полу пиджака, рванул к себе и, с ненавистью глядя прямо в прыгающие глаза, процедил сквозь зубы:

— Стой, сволочь! Не качайся. Народ обманул, партию обманул, над землей надругался, а теперь сопли пускаешь? Разжалобить хочешь. Не выйдет, мерзавец. Ты, поди, думаешь, мы тебя в штрафбат отправим. Нет. Мы будем судить тебя здесь, в твоем селе, всем народом. И расстреляем тебя, поганку, как врага. — Он с силой оттолкнул от себя председателя. Тот не устоял на ногах и рухнул на землю. Секунду-другую лежал не шевелясь. Потом перевернулся, ткнулся лицом в черную мякоть и глухо завыл.

Над ним склонился начальник милиции и приказал:

— Встать.

Плечи председателя заходили ходуном. Он завыл еще громче.

— Встать! — крикнул начальник милиции.

Председатель встал. Ни на кого не глядя, медленно побрел к селу, покачиваясь и всхлипывая. Следом за ним пошли только несколько любопытных ребятишек.

Оставшиеся на поле долго молчали. Скоро сюда сошлись все колхозники. Унимая внезапно вспыхнувшую боль, Рыбаков прижал ладонь к животу, оглядел собравшихся. Поманил пальцем Новожилову спросил:

— Кто еще знал об этом?

— Кладовщик, да и сеяльщики, наверное…

— Не знал я! — закричал парень, сидевший на сеялке. Он подбежал к ним, сорвал картуз, прижал его к узкой впалой груди — Не знал, честное комсомольское. Дайте мне право, и я его, этого гада, сам задушу… — И зашелся в долгом надсадном кашле.

— Разберемся, — отстранил его Рыбаков. — А сейчас давайте начнем собрание.

Оно было коротким и ярым, как митинг на фронте перед атакой.

Председателем избрали парторга Новожилову. За нее голосовали все, даже кузнец Клопов. Чуял, что теперь не время сводить личные счеты с этой маленькой миловидной женщиной.

После памятного скандала, когда разъяренный Артем Климентьевич громогласно снял с себя обязанности колхозного кузнеца, у него произошло с ней еще одно куда более жестокое столкновение.

Отказ Клопова ставил под угрозу подготовку к севу. И чем ближе подступала весна, тем реальнее и страшнее становилась эта угроза. Клопова приглашали на заседание правления, увещевали, уговаривали. Кузнец уперся и стоял на своем. Тогда-то к нему домой неожиданно нагрянула Новожилова.

Она вошла, небрежно поздоровалась, села и, не спуская глаз с Клопова, без передыху проговорила:

— Мы советовались о тебе на партийном собрании. Вот что решили. Если завтра не выйдешь в кузню, из колхоза тебя исключим. Огород отнимем. Паси корову, где хочешь, сено коси, где можешь. Обложим тебя налогом, как единоличника. Решай, как знаешь. До свидания.

И ушла, не дав Клопову опомниться.

Наутро он появился в кузнице…

После выборов председателя тут же состоялось партийное собрание. Парторгом стал рыжебородый Плесовских.

— Берись за дело сразу, — прощаясь с Новожиловой, сказал Рыбаков. — Завтра подвезем семена, подгоним пару тракторов с сеялками. Директор МТС посидит здесь денька три. Поможет. Все пересеять. Поняла? До последнего гектара.

Уже сидя в ходке, Василий Иванович, неожиданно вспомнив что-то, окликнул Новожилову.

— Ты знаешь Кольку Долина? Парнишка такой на бороньбе работает.

— Знаю. Четверо их у матери. Мал мала… Колька-то за старшего. А что?

— Да ничего. Может, его на курсы трактористов определишь?

— Мал ведь, поди.

— Мал да удал. Прикрепи его к трактористам. Пускай пока в прицепщиках поездит, а зимой отправь на курсы.

— Хорошо, — согласилась Новожилова, недоумевая, откуда Рыбакову известен Колька Долин.

…На улице давно уже ночь. На полатях сладко посапывают и что-то бормочут во сне малыши. Мать тоже спит. Она теперь работает на ферме и за день так намучается, что засыпает даже сидя за столом. На лавке, безжизненно растянувшись, спит мохнатый кот. Видно, он тоже за день умаялся, потому и лежит, по-неживому раскинув в стороны лапы. Он не мурлычет, не шевелится и даже не слышит, как перед самым его носом шебаршит обоями большой усатый тараканище.