Так близко

Вместо этого ты начинаешь расхаживать по кабинету, словно хищник в ожидании подходящей жертвы. Ты кажешься еще выше, нависая над нами, и твое беспокойство наполняет помещение.

Любимый, ты боишься врачей? Или больниц? Тошнит ли тебя от запахов болезней и разложения? Неужели при виде уколов у тебя стынет кровь в жилах?

Возможно, я чего-то о тебе не знаю, но это одна из многочисленных мелочей, которые формируют твою личность. Страхи делают нас теми, кто мы есть.

Я уже смирилась с тем, что неправильно будет просить о взаимности. Ты не любишь даже себя, как и я.

Что мы за пара? Разбитые внутри, но связанные страстью и смертью.

– Прошу простить за опоздание, – с этими словами в кабинет входит доктор Гольдштейн, хотя по его неторопливым шагам и не скажешь, что он вообще куда-то торопится. Он психиатр, который долгое время меня обследовал. Он тоже садится с нами за стол.

Лысый, с неряшливой рыжей трехдневной бородкой, он совсем не привлекает внимание. Оливково-серый больничный костюм на размер больше, чем нужно, и сильно контрастирует с нарядом доктора Хамид. Ее ярко-красные шаровары отчетливо просвечивают под медицинским халатом. Она отвечала за лечение моего тела, а он – за исцеление моего разума.

Он мне не нравится, совсем не нравится. У него полно ученых степеней, но он разбирается только в теории. Доктор исследовал меня, словно букашку, которую нужно изучить под микроскопом, но так и не смог проникнуть в мой разум. У него не хватило умения и храбрости, чтобы встретиться лицом к лицу с моими демонами.

– Спасибо, что присоединились к нам, доктор Гольдштейн, – благодарит Хамид. Она мило улыбается, но я замечаю осуждение в ее глазах. За заботливым поведением и женственностью скрывается настоящий врач, который крайне серьезно относится к своей работе и ожидает, что другие приложат не меньше усилий.

Ты становишься совершенно спокойным, встаешь позади меня и вцепляешься руками в спинку моего стула.

Доктор Хамид начинает, обращаясь напрямую ко мне:

– Мы сделали множество анализов, результаты которых изучили специалисты-неврологи, и наши выводы совпадают – ваш мозг не поврежден.

– Физически, – добавляет доктор Гольдштейн.

– Да, разумеется, – нетерпеливо перебивает доктор Хамид. – Мы же сейчас обсуждаем мозг, а не разум. Кроме того, физиотерапевт положительно отозвался о вашем состоянии. Он сказал, что для такой хрупкой женщины вы на удивление в хорошей форме, несмотря даже на три недели неподвижности. В целом, у вас просто идеальное здоровье.

– Физически, – снова уточняет Гольдштейн.

Ты резко выдвигаешь стул и садишься рядом со мной за стол. Умение держать себя в руках – это очень сексуально.

Я слышу твой прерывистый вдох и наблюдаю, как ты пытаешься уместиться на маленьком неудобном стуле. И тут я понимаю, что это наше окружение сделало тебя таким нервным. Ты берешь меня за руку и крепко сжимаешь.

– Вы взволнованы, – сочувственно произносит доктор Хамид. – Извините, я думала, что и так понятно, что прогнозы очень и очень благоприятные. Просто мы решили перестраховаться.

Твоя грудь вздымается и опускается при каждом вздохе, а ноздри свирепо раздуваются. Мы все ждем, когда ты что-нибудь скажешь, и тут я понимаю, что ты не можешь. Я улыбаюсь, чтобы как-то скрасить паузу.

– Все новости хорошие.

Ты сильнее сжимаешь мою руку.

– Есть ли у нее ограничения в плане физической активности?

Я вспоминаю твои слова о домашнем тренажерном зале и твоей реакции на мое притворство, поэтому перестаю улыбаться. Ты так сильно сжимаешь мою руку, что мне становится больно, и я сдерживаюсь, чтобы не закатить сцену.

Доктор Хамид качает головой.

– В этом плане никаких ограничений.

– Чтобы прояснить, – продолжаешь ты, – я могу спокойно заниматься любовью со своей женой и ни о чем не беспокоиться?

Я напрягаюсь. Только ли это сдерживало тебя? Неужели все настолько просто?

Нет. Это совершенно не объясняет, почему ты избегал меня.

С ласковой улыбкой Хамид отвечает:

– Я могу сказать, что возобновление интимных отношений после столь долгой разлуки пойдет вам только на пользу.

– В результате диссоциативной амнезии может возникнуть множество осложнений, и среди них числится сексуальная дисфункция. – Гольдштейн постукивает рукой по столу. – Я хочу подчеркнуть, что вам необходимо поскорее начать прохождение терапии. Вы уже высказывали нежелание. Я понимаю, что некоторые люди склонны к самодиагностике психического состояния и даже могут приписать себе некоторые понравившиеся заболевания. Однако расстройства, подобные вашему, встречаются достаточно редко и свидетельствуют о сильной эмоциональной травме.

Теперь уже я сильно сжимаю свободную руку.

– Я знаю.

– А я нет, – возражаешь ты. – Вы можете объяснить, что именно вас обеспокоило?

– Человеческий разум не похож на кассету, которую можно стереть и записать заново, понимаете? Вы же представляете себе принцип работы таких кассет, мистер Блэк?

– Да, разумеется, – сухо отвечаешь ты. – Я родился в восемьдесят третьем.