Он поклонился издевательски.
— Да, вазу разбил я!
— Гад! — в глазах защипало.
Я смотрела на Кирилла, дрожащего от негодования. Его серые глаза метали серебристые молнии, поза была напряженной. Он выглядел, как граната, у которой в каждый миг могло сорвать чеку. Кажется, еще совсем недавно я верила искренне, что мы с Кириллом изменились.
Прошло столько лет, мы оба стали старше, взрослее. Бог мой, у нас дети достаточно большие! Мы оба — родители, должны быть мудрее и подавать хороший пример. Но черт побери, стоило лишь стать ближе, переступить запретную черту, как все пошло кувырком. Мы словно и не изменились ничуть, собачились, как в прежние времена, когда каждый разговор, любая беседа превращалась в пикировку и провокацию.
Я принялась искать осколки, всхлипывая. Самый крупный осколок нашла за тумбой, на которой красовалась ваза.
— Ну что ты слезы роняешь? Куплю я тебе точь-в-точь такую же вазу!
— Не стоит! И вообще, держись от меня подальше! — попросила я, складывая осколки один на другой. — Бессовестный, даже мусор какой-то успел закинуть!
— Какой еще мусор?!
— Такой…
— Покажи!
Думаю, он и сам прекрасно знал, что побросал в вазу мелкие предметы — какой-то тонкий проводок, рядом еще валялся диск, размером чуть больше пуговицы. Понятия не имею, что это за предметы, но очень смахивало на детали какие-то. Наверняка Крестовский мусор из карманов выгреб и стряхнул в вазу, желая унизить соперника даже в мелочах, опошлить все, подаренное им!
— Не покажу!
Я собрала все осколки в пакет, планируя отдать вазу реставраторам… Безумно ценная вещь испорчена, как мне теперь смотреть в глаза Стефану?!
— Давай я договорюсь о восстановлении? — мирным тоном предложил Крестовский. — Спрошу у Эмина, он коллекционер, спец в искусстве, знает реставраторов…
— Нет! Даже приближаться не смей! Ты уже испортил все, что только мог испортить! А еще… Иди спать, и чтобы завтра к пробуждению Мирослава тебя уже не было! — потребовала я.
— Выгоняешь нас с Бусинкой? За порог выставляешь?! — изумился Крестовский и заявил твердо. — Окей, я прямо сейчас дочку заберу.
— Нет, не надо сейчас, она же спит! — смутилась я, понимая, что переборщила.
— Довольно! Ты свое условие выдвинула, я не стану мозолить тебе глаза. Мы прямо сейчас уезжаем! Я не хочу мешать тебе горевать над осколками вазы. Это куда ценнее разрушенных жизней! — съязвил Крестовский и вихрем пронесся мимо меня вверх по лестнице.
Я не верила, что он уедет. Я ни на секунду не поверила, но буквально через несколько минут Крестовский спустился, осторожно неся спящую дочку на руках, завернутой в одеяло. Бусинка стала уже такой большой! Ее рыжие волосы свешивались вниз длинными, огненными прядями.
— Кирилл! — попыталась его остановить. — Боже, ты совсем из ума выжил! Положи ребенка на кровать и дай ей поспать! Я не имела в виду, чтобы ты прямо сейчас покидал дом!
— Ничего страшного, — Кирилл наклонился и поцеловал дочку в лобик. — Я буду ехать медленно и осторожно, она даже не проснется! За чужое одеяло не переживай, верну в целости и сохранности!
Миллиардер вышел, трепетно прижимая к груди свою дочь. Еще через минуту раздался звук отъезжающей машины.
Крестовский уехал.
Мои руки опустились вниз, внезапно пакет с осколками показался безумно тяжелым! Я опустила его на комод и поплелась в ванную, чтобы умыться и переодеться ко сну. На ключице красовался засос… Совершенно выбившаяся из сил, я поднялась в спальню и, осторожно, чтобы не разбудить Мирослава, легла на кровать.
Я закрыла глаза, думая, что усну моментально, но сон мне не шел. В голове крутились мысли, по щекам заскользили слезы. Я заплакала, но старалась не всхлипывать, чтобы не разбудить Мирослава.
Внезапно раздался шорох. Сын сел на кровати взлохмаченный, прижав в груди любимого из гавриков. Мирослав даже спать умудрялся в обнимку с резиновым динозавром.
— Мама… — сказал он тихим голосом. — Мамочка, не плачь.
— Я не плачу.
— Плачешь, я слышал. И, как ты папу прогнала, тоже слышал! — признался.
— Подслушивал?
— Вы громко ругались. Теперь он больше не придет? — спросил с внезапной грустью. — Он хотел со мной дружить.
— Правда?
— Правда-правда, — закивал сын. — Мы говорили немножко. Он обещал на тебе жениться!
— Что?
Крестовский! Вот же гад… Когда успел?!
— Он так и сказал?!
— Нет, он только про секрет сказал. Но я знаю, что папы и мамы женятся. Значит, он хотел жениться на тебе! У него нет усов, — добавил.
— Опять про усы?
— Да. Они гадкие. Значит, папа не придет? Все плохо из-за вазы?
— Все хорошо, Мир. Спи.
Я притянула к себе Мирослава и обняла, вдохнув его запах.
— Мама, это я разбил ту дурацкую вазу! Специально! — признался Мирослав и заревел в голос.
Мне пришлось потратить битых полчаса, чтобы успокоить Мирослава. Только спустя время он перестал всхлипывать и посмотрел на меня, через минуту виновато опустив взгляд на покрывало.
— Теперь расскажи, как так получилось, что ваза разбилась.
— Нечаянно! — выпалил хитрец.
— Мирослав… Ты только что сказал, что разбил специально, а теперь говоришь другое. И кому же мне верить? Мирослав-обманщику или Мирославу-сынишке?