— Отношение к изготовлению бомбы… Нет, этого я не хочу сказать. Вполне возможно, что ничего такого мы не обнаружим. Но несомненно, так или иначе он с этой историей связан, и вот это можно будет установить без особого труда.
Выражение лица инспектора было суровым и демонстрировало повелительную бесстрастность; это выражение некогда хорошо знали и очень боялись наиболее респектабельные из воров. К главному инспектору Хиту не подошло бы определение человека как «улыбающегося животного». Но в душе он испытывал удовлетворение уступчивостью помощника комиссара, негромко спросившего:
— И вы действительно считаете, что следствие должно двигаться в этом направлении?
— Считаю, сэр.
— Вы совершенно убеждены в этом?
— Совершенно убежден, сэр. Это верная линия для нас.
Помощник комиссара вдруг быстро убрал ладонь из-под щеки — так быстро, что, казалось, лишившись опоры, он, до этого сидевший с томным видом, непременно должен будет обрушиться на пол. Но ничего подобного — вот он выпрямился, предельно внимателен, за огромным письменным столом, на который с резким стуком упала его рука.
— В таком случае я хочу знать, почему вам только сейчас это пришло в голову.
— Только сейчас пришло в голову… — очень медленно повторил главный инспектор.
— Да. Только сейчас, когда я вызвал вас к себе.
Главному инспектору почудилось, будто воздух между его одеждой и кожей стал неприятно горячим. То, что происходило, было неслыханным и невероятным.
— Конечно, — заговорил он, тщательно, предельно тщательно подбирая слова, — если есть основания, о которых я ничего не знаю, не связываться с судимым Михаэлисом, то, может быть, как раз хорошо, что я не направил полицию графства по его следу.
Произнесение этой фразы заняло столь долгое время, что поистине чудом терпения со стороны помощника комиссара могло показаться то, что он слушал ее с неослабевающим вниманием. Его собственного ответа ждать не пришлось.
— Мне такие основания не известны. Вот что, главный инспектор: эти ваши уловки со мной совершенно неуместны — совершенно! Да и нехорошо это. Почему я должен решать ваши головоломки? Право, я удивлен. — Он сделал паузу, потом мягко добавил: — Едва ли нужно говорить, что этот наш разговор совершенно неофициален.
Эти слова ничуть не умиротворили главного инспектора. Негодование коварно преданного канатоходца бушевало в его душе. Ему, привыкшему гордиться доверием начальства, заверения в том, что канат трясут вовсе не затем, чтобы он упал и сломал шею, казались в высшей степени циничными. Как будто кто-то боится! Помощники комиссара приходят и уходят, но всеми ценимый главный инспектор — это вам не какой-то эфемерный кабинетный феномен! Он не боялся сломать шею. Его выступление испорчено — и этого было более чем достаточно для взрыва благородного негодования. Но поскольку про себя необязательно соблюдать вежливость, мысли главного инспектора Хита приняли пророчески-угрожающий оттенок. «Ты, парень, — думал он, не сводя своих круглых и обычно блуждающих глаз с лица помощника комиссара, — ты, парень, не знаешь своего места, и, готов биться об заклад, твое место скоро тоже не будет знать тебя».
Как бы бросая насмешливый вызов этим мыслям, на губах у помощника комиссара мелькнул призрак любезной улыбки. С непринужденно-деловитым видом он еще раз тряхнул канат.
— Давайте перейдем к тому, что вы обнаружили на месте взрыва, главный инспектор, — предложил он.
«Глупец и его работа недолго дружат», — продолжала нестись вереница пророческих мыслей в голове у главного инспектора Хита. Но тут же вслед за ними последовало соображение о том, что начальник, даже если его «выкинут за дверь» (ровно этот образ нарисовался перед мысленным взором главного инспектора), вылетая в эту самую дверь, вполне может успеть крепко лягнуть своего подчиненного. Не смягчая сверх меры свой взгляд василиска[67], он произнес бесстрастно:
— Мы как раз приближаемся к этой части моего расследования, сэр.
— Хорошо. Ну, так что же вы нашли?
Главный инспектор, окончательно решивший спрыгнуть с каната, махнул на все рукой и стал угрюмо-откровенен.
— Я нашел адрес, — сказал он, неторопливо вытаскивая из кармана обожженную синюю тряпку. — Это от пальто, которое было на том парне, разлетевшемся на куски. Конечно, можно предположить, что это совсем не его пальто, что он его украл… Да только не похоже на это. Взгляните сами.
Главный инспектор, подойдя к столу, положил на него и аккуратно разгладил кусок синей ткани. Он выхватил его из той отвратительной кучи в покойницкой, помня о том, что иногда под воротником обнаруживается фамилия портного. Это не так уж часто пригождается, но все-таки… Он не особо надеялся найти что-нибудь полезное и уж конечно не ожидал, что найдет — и не под воротником вовсе, а аккуратно пришитым к обратной стороне лацкана — прямоугольный кусок коленкора с написанным на нем несмываемыми чернилами адресом.
Главный инспектор убрал руку, которой разглаживал сукно.
— Никто не заметил, как я это забрал, — сказал он. — Мне показалось, так будет лучше. Если потребуется, предъявим.