Тайный агент Её Величества. Книги 1-5

Сейчас требовалась карета ханских жен. Этот экипаж существовал в единственном экземпляре. Мариам, Хатидже и Лейла пользовались им по очереди. Завтра, в среду, наступала очередь Хатидже. Лишь Его Светлость мог разрешить такую замену: третьей жене ездить на нем в среду, второй жене — в пятницу.

Асана бросилась в спальню. Там слева от очага стоял роскошный деревянный шкаф «долаф» для посуды, справа «су-долаф» — для омовений, напротив них вдоль всей стены тянулся деревянный помост шириной в аршин для постельных принадлежностей. Обычно красный платок лежал под кипой одеял из верблюжьей шерсти. Служанка достала его и развернула.

Платок имел форму геометрической фигуры «трапеция». Пришитые к нему два конца завязывались на середине живота, на ладонь ниже пупка. Изделие сложностью не отличалось. При помощи сетки из толстых красных нитей на нем крепились серебряные монеты с дырочками наверху и белые круглые бусины двух размеров: побольше и поменьше. При покачивании бедрами монеты и бусины сталкивались друг с другом, издавая звон…

Когда младший евнух Али доложил Шахин-Гирею, что третья жена просит у него аудиенции, Светлейший хан несколько удивился. Время было совершенно неурочное, только что завершилась полуденная молитва — «саляр аз-зухр». Однако, отложив в сторону дела, правитель Крыма двинулся за слугой к покоям Лейлы.

Али шел и улыбался. Он тоже любил «танцы живота» и музыку и умел извлекать простейшие мелодии из турецкой флейты. Под эти звуки и удары по тулумбасу, на котором играла Асана, третья жена хана и исполняла «танец живота». Как правило, это происходило по вечерам, но и днем могло получиться не хуже, потому что Светлейший хан рассмотрел бы тогда все «па» дивного танца, все его детали.

Лейла встретила своего господина в широком и длинном халате из белого ажурного шелка. Халат застегивался на одну жемчужную пуговицу у горла. Сквозь прозрачную ткань Шахин-Гирей увидел ее наряд: розовая облегающая короткая блузка без пуговиц, с полами, завязанными узлом на груди, розовые батистовые шаровары, туфли из белой телячьей кожи, расшитые золотом. Красный пояс с монетами и бусинами стягивал бедра третьей жены и сквозь халат пылал, как призывный огонь маяка.

Шахин-Гирей молча сел на подушку и приготовился наблюдать это весьма волнующее зрелище. Если уж скромница и недотрога Лейла затевала «танец живота» средь бела дня, то, значит, причина сего действа была по-настоящему серьезной. В конце концов, письмо для русской путешественницы очутилось у него в руках. Лейла, усевшись рядом с мужем на подушку, рассказала о своей просьбе. Шахин-Гирей улыбнулся, осторожно развязал узел на ее розовой блузке и просунул ладонь под тонкий шелк.

— Bien sur, mon coeur… Ne doute pas… [61]

Через час нарочный уже скакал с ее письмом в Инкерман, в монастырь Святого Климента. Весь вечер Лейла готовила подарок для Анастасии: записывала в ее альбомчик свои стихи, переведенные на французкий, рисовала по краям страниц восточные орнаменты черной и красной тушью. Асана, что-то ворча себе под нос, собирала две дорожные сумки для нее.

Третья жена хана выехала из Бахчи-сарая в седьмом часу утра. Рядом с кучером сидел младший евнух Али. Перед экипажем и позади него скакали по два саймена в темно-синих кафтанах. Настроение у Лейлы было отличным, и она всю дорогу напевала куплеты из веселой татарской народной песни «Араба къапу».

В караван-сарае у деревни Джамчи Лейлу встретила Фатима и приветствовала с подчеркнутым подобострастием. Но ничего интересного для себя в ее товарах юная художница не обнаружила. Ей пришла в голову мысль выехать Анастасии навстречу, раз уж они обе находятся в этих краях. Однако тут в комнату вошел двоюродный брат ее мужа Казы-Гирей.

Он такое стал рассказывать ей про госпожу Аржанову, что турчанка вмиг забыла о первоначальной цели своего путешествия. Ураган чувств поднялся в ее душе: сначала — обида, потом — негодование и ненависть, а вскоре желание отомстить. Все же она задала ему вопрос: «Что плохого во время своего вояжа успела сделать русская для крымско-татарского народа?» Его ответ показался ей невнятным: мол, кяфиры вообще враги истинной веры, они вредят правоверным мусульманам повсюду, искушая их подобно злым джиннам.

Совсем не глупа была Лейла, и эти слова ни в чем ее не убедили. К тому же, Казы-Гирей почему-то говорил слишком много, его глаза беспрестанно перебегали с предмета на предмет. Он старался сохранить спокойствие, но это плохо удавалось ему. Лицо его то превращалось в восковую маску без малейшего выражения, то искажалось злобной гримасой. Испытывая тревогу, юная художница решила дождаться встречи с Анастасией.