Тайные силы: Интернациональный шпионаж и борьба с ним во время мировой войны и в настоящее время

На французское и на бельгийское население сбрасываемые летучки действовали сильно с самого начала. Листки припрятывались со страстной жадностью и хранились как сокровище. Но бывало и так, что благоразумные лица из французских гражданских властей заботились о выдаче возбуждающих прокламаций, стремясь избежать необдуманных выступлений, которые должны были бы навлечь на население тяжелую беду. Как бы то ни было, воздушная пропаганда создавала в населении достойную восхищения уверенность в победе, оказывавшую подавляющее впечатление на часть германских военнослужащих, в особенности, когда они сравнивали ее с подавленным под влиянием неприятельской пропаганды и других воздействий настроением у себя на родине. Основное настроение французского населения, на которое действовала эта возбуждающая пропаганда, стало для меня особенно ясным после следующего примера: по пути из одного штаба армии в другой мне пришлось как-то проезжать обширную лесную область. Перпендикулярно к фронту от нее шла лишь одна дорога. Самая область оставалась совершенно незатронутой военными событиями. По пути был расположен в полном одиночестве замок, в котором шофер моего автомобиля хотел набрать воды для радиатора. Перед замком находился большой двор, у входа в который стояли два дома привратников. За окном [162] одного из них я увидел сидящую седую женщину. Я вошел в дом, желая спросить разрешения осмотреть замок, пока шофер будет приводить в порядок автомобиль. В тихой уютной комнате я нашел кроме этой старой женщины, молодую француженку необычайно высокого роста и красоты. В то время, как она разыскивала ключ, я спросил, является ли старая женщина ее матерью. Она ответила, что это ее бабушка и подтвердила, что та помнит еще войну 1870–71 г. На следующий вопрос, что говорит ее бабушка о теперешней войне, я получил ответ, что немцы стали гораздо более жестокими, чем были тогда. Заявление это удивило меня. Было совершенно невозможно, чтобы эти женщины получили какие бы то ни было непосредственные впечатления от войны, так как они не имели возможности получать с театра военных действий никаких сообщений, вследствие прекращения людских и почтовых сношений. Я пытался убедить молодую француженку в том, что более жестокими стали не немцы, а самая война, и что грабежи являются неизбежными спутниками войны, несмотря на все строгости властей. Я мог ей рассказать, что уже в самом начале войны я вступил вместе с первыми германскими частями во французский город Бузьер, и что мы нашли город уже совершенно разграбленным французскими солдатами. Молодая француженка, молчаливо слушавшая мое выступление в защиту германского образа ведения войны, резко выпрямилась при этом рассказе и бросила мне в ответ: «Non, monsieur, ce n'est pas vrai. Si vous voulez ma vie, mais ce n'est pas vrai. Jamais!» (Нет, сударь, это не правда. Вы можете лишить меня жизни, но это не правда. Никогда.) Я не мог внутренне отказать ей в уважении за столь глубоко укоренившуюся верность своему народу.

Противник подготовился к войне и в отношении пропаганды. Французское население перенесло много страданий, когда панически покидало свои жилища во время наступления германских войск, изображавшихся в виде каких-то варваров. Когда эти войска обогнали беженцев, то последние стали раскаиваться в том, что послушались возбуждающей пропаганды и стали ругать власти своей страны, побудившие их к бегству» вместо того, чтобы призывать к спокойствию и пребыванию на [163] месте. Тайная полевая полиция немедленно же в интересах контрразведки занялась этими обстоятельствами. Оказалось, что уже до войны власти, и в первую голову бургомистры, возбуждали население против немцев. По возникновении войны они же были первыми, оставившими свои посты, и увлекли за собой в безумном бегстве и остальное население. Присоединилось к общему бегству и большинство французских судей. Местная полиция частично осталась на месте и продолжала свои обязанности. Тюрьмы, бывшие в начале также во многих случаях оставленными, постепенно вновь наполнились преступниками. Но оставалось лишь немного французских судов, которые могли бы судить их. Многие арестованные за подлежащие французской юрисдикции проступки и преступления принуждены были поэтому оставаться во французских тюрьмах в течение всей войны. В условиях войны и вследствие равнодушного отношения с французской стороны, положение арестованных во многих из этих тюрем было плачевно. Со стороны немцев прилагались старания, по мере сил, облегчить это положение. Императорский указ, по которому немецкие судьи должны были судить по французскому праву там, где не было французских судов, не применялся.