Тайны захолустного городка

Витёк не мешкая разломал самодельную табуретку, попавшуюся под руку, расчистил место посредине палатки и поджёг сухую веточку. Не прошло и пяти минут, как обжигающий кипяток был жадно проглочен несчастным бедолагой. Всё это время никто не проронил ни слова. Испуганно и с удивлением глаза всех артистов были обращены на Лисичкина.

– Ну как ты, Аркаша? – заметив, что, напившись воды, тот умиротворённо затих, завхоз приблизил к его груди ухо.

– Я нашёл его… – прошептал тот и осёкся.

– Ивана Ивановича?

Лисичкин открыл и закрыл веки.

– Он нашёл его! – заорал завхоз с ликованием.

– Его тело… – тихо, но внятно прошептали губы Лисичкина.

Гость с того света

У каждого мало-мальски стоящего театра должна быть легенда. Ею воодушевляют романтическую молодёжь на новые творения, её можно превозносить до небес, хвастая и ликуя перед собратьями-соперниками в минуты торжеств, в конце концов о ней надо помнить, извлекая из подвалов хранилищ, бабушкиных и дедушкиных сундуков древний антиквариат и пыльные фотоальбомы, готовясь к приближающимся юбилеям. Что ни говорите, легенда – необходимый атрибут любого театра! Без легенды ему просто не быть. Конечно, была она и у прославленного драматического Таганрогского. Но в отличие от других, эта легенда была не только духовной, а вполне материальной, более того, была жива и имела довольно скромный облик старейшего артиста с простой и распространённой фамилией Левензон. Иосиф Самуилович достаточно прилично сохранился до событий, о которых рассказывалось выше.

Если Иосифа Самуиловича знали и помнили многие, то Левензон знал всех и помнил всё. А если он брался вспоминать и начинал повествование, не хватало дня. И это, конечно, без застолья. Ну а если за праздничным ужином, да при любезных друзьях, которых у Иосифа Самуиловича не счесть, простите, скиснет вино и сдохнут мухи.

Начинал Иосиф Самуилович обычно с лучшего своего друга Шаляпина. Душка, Фёдор Иванович!.. Его бас!.. И перед глазами возникал тот прекрасный вечер, когда после концерта в Одессе они отправились вдвоём пить пиво на Ришельевскую… Что Шаляпин? Сам Станиславский, однажды поссорившись с Немировичем-Данченко, в горьком раздумье просил у Иосифа Самуиловича совета по поводу декораций к новому спектаклю. А как заливался слезами на его плече гениальный Есенин, как бился кудрявой безутешной головой, когда коварная красавица Райх, охладев и бросив, предпочла поэта тощему трагику Мейерхольду!.. Вы ничего не слышали о Зинаиде Райх, сводившей с ума красавцев и артистов столицы, Питера и Одессы? Может, вы не знаете и кому подарены эти бессмертные строки: «За то, что девочкой неловкой предстала на пути моём»? Тогда зачем битых два часа распинался Иосиф, а вы морочили его седовласую голову и жгли его драгоценное время? Уж лучше он, закрыв глаза, погрузится в нирвану, что сейчас и делает, задумчиво раскачиваясь в плетёном кресле-качалке на берегу реки в тени раскидистых ив.

Вот к нему-то и направился Аркадий Константинович Лисичкин, лишь только пришёл в себя в палатке Брониславы Мелентьевны благодаря её нежным заботам. Случилось это на второе утро после трагического возвращения комика-следопыта в лагерь артистов, собравшихся у одноглазого хозяйственника.

Не смыкая век, не зная покоя, Броня Мелентьевна кружилась после этого над метавшимся в горячке Лисичкиным, как пчёлка над сладким цветком. Тот угорал в беспощадном жару, кричал, пытался вскочить и куда-то бежать, кого-то ловить, дико вращая зрачками глаз. И, бог знает, что могло случиться, если бы не заботливые ручки Фиолетовой. Накануне вечером лоб Аркадия Константиновича ни с того ни с сего сделался холодным. Потеряв рассудок от испуга, Бронислава Мелентьевна бросилась из палатки за Екатериной Модестовной, но, когда они возвратились, Лисичкин тихо и безмятежно спал, мирно посапывая и не шевелясь, словно дитя.

– Миновал кризис, – успокоилась Железнова и попросила воды у Фиолетовой. – Теперь пойдёт на поправку. Может быть, уже завтра встанет наш герой.

– Как же мне быть? – заломила руки Бронислава Мелентьевна.

– Радоваться, глупая. И не гневите Бога, – одёрнула её Железнова, скупо улыбнувшись. – Он снова вернулся к нам с того света, непутёвый. Теперь за ним глаз да глаз.

И она легонько погрозила пальцем Фиолетовой. Для порядка.

– Вот я и беспокоюсь насчёт этого, – закрыла лицо руками та.

– О чём вы, несносная женщина?

– Ну, как же? О его ошибке? Как только он узнает, что нашёл труп не Вельзевулова, опять бросится искать Ивана Ивановича.

– Это верно.

– Екатерина Модестовна, дорогая, выручайте!

– Милочка, чем же я могу помочь? Может, привязать его верёвками к раскладушке?

– Он удерёт вместе с ней.

– С него станется…

– Что же делать? Что делать?

– Ну, успокойтесь. Рано бить тревогу. Он ещё спит.

– Я чую, будет поздно, когда он проснётся!

– Так молчите. Не говорите ему про труп.

– Разве я смогу? Ведь он обязательно спросит. Как только придёт в себя, так начнёт расспрашивать. Он очень пылкая натура.