Тайны захолустного городка

– Да, может, хорошая статья-то, Владимир Михайлович? Чего раньше времени тревогу бить? Здоровья не наберёшься от каждой газетки переживать.

– Мне на неё начхать, – не успокаивался прокурор, – главное в статье. Чья статья-то?

– Да нашего… Этого? Как вы его кличете? Щелкопёра-то?

– Журкина?

– Его.

– Вот паразит! Как же он написал? Не посоветовался… Мог бы подойти, спросить. О чём статья-то?

– Да вот же она, – Анастасия Тимофеевна из-за спины прокурора тыкнула пальцем в самый низ страницы, где резало глаза пронзительное название.

– «Корысть», – громко прочитал Шаламов. – Название-то какое придумал! Все кляузы в подвал суют. Умеют выворачивать.

– Да вы прочитайте, Владимир Михайлович. Может, там и нет ничего плохого. Зачем сразу думать?

– А затем, Тимофеевна, что в наших газетах ничего хорошего не пишут про нашего брата, прокурора.

– Не скажите.

– Чего уж говорить! Тем более в центральных. Или врут. Или помоями.

– Да какая же это центральная? «Сельская жизнь».

– Главная деревенская газета на всю страну. А им оттуда, – Шаламов поднял глаза вверх, – нас, как муху прихлопнуть, раз плюнуть.

– Прокурора-то?

– А хотя бы и его. Вон, Найдёнова запинали. А какой великий человек! Не мне ровня. Заместитель Генерального прокурора.

– Неужели такое может быть, Владимир Михайлович?

– Эх, Тимофеевна, совсем тёмная ты. На семинары не ездишь в область. На учёбу тебя не выгонишь. Отлыниваешь от города. И результат: ничего не знаешь. Отправлю тебя на пенсию.

– Правильно. Дождалася, – обиделась завканцелярией и отодвинулась от прокурора. – А где же замену найдёте такой дуре? За гроши вкалываю и день и ночь. А награда – одни упрёки…

– Ну ладно уж. Пошутил я, – Шаламов остудил нервы, действительно ни за что наехал на старушку, и, меняя тему, спросил: – Где Николай Александрович-то?

– А он в милицию убежал, – сразу успокоилась и Тимофеевна. – Дежурный звонил. Что-то там случилось.

– Опять? – нахмурился прокурор. – Учу-учу тебя. А ты за своё.

– А что я?

– Знать всё должна. Звонил дежурный милиции. Ты запоминай. Запись делай в журнале, как я велел. Завела журнал сводок о происшествиях? Я же просил!

– Как не завести, Владимир Михайлович. Завела, как сказали, – обиделась завканцелярией. – Вот и журнал, глядите. А про этот звонок не писала. Чё писать-то? Это же так. Разговор.

– Ну ладно. Хватит, – махнул рукой Шаламов. – Что там случилось-то? Почему мне не доложила? Забыла?

– Да не забыла я. Пустяки какие-то.

– Это уж мне решать, пустяки или не пустяки. Я должен знать всё, что в милиции происходит. Говорил же тысячу раз!

– В больницу больная поступила. На солнце обгорела. Солнечный удар.

– Молодая?

– Вот и вы туда же! Николай Александрович, как услыхал про туристочку, так его и видели.

– Анастасия Тимофеевна! Я попрошу!

– Артистка какая-то. От загара в обморок не падают. Мужик, наверное, приревновал. Ростовские, они скоры на кулаки.

– Откуда у нас артистки взялись, Тимофеевна?

– Да что я? Совсем чокнулась, Владимир Михайлович? Сомов сегодня дежурит. Артистка, так и сказал. Из отдыхающих. Таганрогский театр драматический. Приехала их куча на нескольких машинах. Рыбу ловят, живут в палатках. Спектакли нашим ставят. Чтобы не забыть, наверное. Сам Сердюков, председатель колхоза, у них бывает. И егерь Фомин. Оба ходоки. Не пропустят.

– Ладно. И что же случилось?

– Хлопнул солнечный удар. На бакене загорала.

– Жива?

– В больницу увезли. Слабы артистки-то. Наши бабы в поле целый день. И ничего. А эти…

– Хорошо. Тимофеевна! Как вернётся Миронов, так сразу ко мне.

– А вам же в райком? Прошкин просил к себе.

– Подождёт твой Прошкин. Только мне его и слушать. – Шаламов выпроводил завканцелярией, приказал закрыть дверь и не пускать никого, пока сам не позовёт.

Газета с крапивной статьёй не давала покоя. Бередила душу, волновала. Хотя он ещё и не знал содержания статьи, догадывался – проклятущий въедливый Журкин ничего хорошего писать в центральную газету не станет. Да там и публиковать не возьмутся, если без гадости. Ну а ежели так, значит, скоро предстоит встреча с самим секретарём райкома партии Зелезнёвым. Тот к газеткам прислушивался всегда. С особым вниманием относился к критическим заметкам. Плохо ли, хорошо ли писалось в них, следует выносить для обсуждения на бюро. Порядок этот соблюдался принципиально и непременно. Шаламов бюро, исполкомы не любил, ходил туда против души, сидел там смирно, тихо, но с достоинством. Лишний раз на рожон не лез, но и не дремал. Не одобрял своего первого учителя, районного прокурора Анатолия Навейкина. Лихой тот был рубака и в прокуроры попал из пожарных. Ему на бюро или в исполком сбегать – лишний раз себя показать, обязательно с речью выступить, недостатки вскрыть, обложить виноватых калёным железом. Чтобы помнили власти, что не дремлет он, на посту каждый час, всё видит, всё знает.