Тайны взрослых девочек

От того, что она вслух высказала подозрения в адрес отца, легче не стало. Лена сидела за рулем, всматривалась в медленно движущийся поток машин и чувствовала себя ужасно. Если окажется, что отец и в самом деле причастен к махинациям с уголовным делом, как ей поступить? Как вести себя, как смотреть в глаза коллегам?

Но еще хуже будет, если отец сказал ей правду: он на самом деле никак не связан с прошлым Стрелкова. В этом случае она окажется не только никудышным следователем, но еще и человеком, оговорившим родного отца. «Зря я с Андреем так разоткровенничалась. Он, конечно, никому этот разговор не передаст, но сам-то о нем точно не забудет. Дура баба! Распустила сопли», – ругала саму себя Лена, въезжая на парковку возле больницы. Ничего вернуть уже, разумеется, невозможно.

В отделение, где лежал Голицын, она попала не без труда, чему очень удивилась. Прежде, приезжая сюда по служебным делам, она просто показывала удостоверение дежурному на вахте и проходила через турникет. Однако сегодня на ее пути стеной встала невысокая старушка в белом халате и с высокой прической. Сдвинув на кончик носа очки, она внимательно изучила удостоверение, окинула Лену подозрительным взглядом и тоном, не предполагающим дальнейших дискуссий, велела:

– Звоните на пост, пусть выносят пропуск.

– Вы не поняли… – начала было Лена, но старушка перебила:

– Порядок для всех один, иначе это не порядок! Звоните на пост.

Весь ее облик говорил о том, что она не сдвинется со своего места ни на миллиметр и не подумает пропустить Лену без специальной бумажки. Спорить дальше не имело смысла, и Лена, вздохнув, направилась к телефону.

Через несколько минут пропуск вынесла молоденькая санитарка. Покосилась на вахтершу и, пропуская Лену вперед, пробормотала:

– Любят же некоторые свою власть демонстрировать!

– Вы мне? – обернулась Лена, и девушка замотала головой:

– Нет-нет, что вы. Это я о Евдокии. Вот правду говорят: нет лучше вахтеров, чем бывшие учителя начальных классов.

– Она в школе работала? – удивилась Лена, шагая в сторону лифта.

– Да, всю жизнь. Могу себе представить эту дрессуру! – усмехнулась санитарка. – Бедные дети. А вы к Голицыну, да?

– Да.

– А вы ему кто?

– Я ему заместитель прокурора района, – улыбнулась Лена. – А вот вы, насколько я понимаю, его поклонница?

– С чего вы взяли? – чуть покраснела девушка.

– Наблюдательность. У вас в голосе ревнивые нотки появились, да и вопрос вы мне задали совершенно лишний.

– Извините.

– Ничего страшного. Я действительно к Павлу Владимировичу по делу и книг его не читала никогда.

– Как? – Санитарка даже остановилась. – Вот прямо ни единой книжки?

Лена почувствовала, что плюнула на алтарь, и со вздохом призналась:

– Увы. А что, стоит прочесть?

– Ой, обязательно! У него такие истории захватывающие!

– Захватывающих историй мне и на работе хватает. Но думаю, что попробовать все-таки нужно. Спасибо за совет. В палату проводите?

– Да, конечно. Он в двухместной лежит, но соседа у него нет, так что никто вам не помешает.

Девушка довела ее до самого конца коридора, туда, где находилась палата. Осторожно постучала, приоткрыла дверь:

– Павел Владимирович, вы не спите? К вам посетитель.

– Пусть заходит, Света, – ответил Голицын, и девушка посторонилась, впуская ее в палату.

Лена остановилась на пороге. Павел полусидел на кровати справа, опираясь спиной на подушку. В руках у него она заметила блокнот и ручку. Выглядел раненый неважно: осунувшееся бледное лицо, чернота под глазами, повязка на голове, из-под которой выбивались на шею волосы. Ниже закатанного рукава клетчатой ковбойки виднелась заклейка на локтевом сгибе.

– Что, красив безбожно? – хмыкнул он, заметив, что Лена разглядывает его лицо.

– Вполне естественно для вашего состояния. Не возражаете, если я задам пару вопросов?

– Если вы только ради этого пришли – задавайте. Стул возьмите и присаживайтесь. – Он отложил блокнот, и Лене показалось, что в его голосе послышались сожаление и легкое разочарование.

Лена присела на стул и начала задавать те самые вопросы, что и Паровозников. Она любила вот так повторяться: иногда человек вспоминал какие-то детали, которые всплывали не сразу, а только при повторном опросе. Однако Голицын не добавил ничего к своим прежним ответам. Да и говорил он как-то неохотно, словно через силу.

– Вы плохо себя чувствуете? – спросила она, когда он в очередной раз замолк.

– Нет. Я все пытаюсь понять, кому и зачем я понадобился. Ведь не пропало ничего из того, что, по логике, должны были взять грабители. Ничего.

– Думаете, это может быть как-то связано с гибелью Жанны и ее отца?

– Я не вижу других мотивов, – просто сказал Голицын. – Если отбросить версию с ограблением – согласитесь, что она нелепая, – больше и думать не о чем. Врагов у меня нет, долгов тоже.

– Допустим, что вы правы. Но тогда получается, что вы не были со мной откровенны и скрыли что-то такое, что заставляет вас думать о связи нападения со смертью Стрелковых.

На его лице не дрогнул ни единый мускул, даже выражение не изменилось.