Тайны на крови. Триумф и трагедии Дома Романовых

Как известно, Временное правительство запретило его распространение.

Революционные события, имевшие следствием отречение от престола Николая II, привели в растерянность членов Императорского Дома.

Попытку перехватить инициативу и хоть как-то оставить за династией определенную сферу власти предпринял великий князь Николай Николаевич. События застали его в роли главнокомандующего Кавказской армией. При отречении Николай II подписал указ о назначении великого князя Верховным главнокомандующим. 5 марта 1917 г. великий князь Николай Николаевич выехал из Тифлиса в Ставку. Перед отъездом, вызвав к себе из Кисловодска великого князя Андрея Владимировича, он сообщил ему:

«Последние акты, подписанные Государем, были мое назначение и кн. Львова председателем Совета Министров, но указ Сенату не опубликован… Больше я ничего не знаю и не знаю, пропустят ли мой поезд, но надо полагать, что я доеду» [323] .

Далее он сказал: «Насчет Кирилла я еще ничего не решил, но повелеваю, чтобы никто из братьев к маме ( Мария Павловна, старшая. – В.Х. ) не ездил ни в коем случае. /…/ Потом дядя Николаша, – записал в дневнике великий князь Андрей Владимирович, – упомянул, что единства в нашей семье нет, что дядя Саша ( Александр III. – В.Х. ) разбил семью, и теперь хотели бы, но уже не могут объединиться. Мы вспомнили наши семейные совещания, и дядя выразил, что проектируемый семейный совет помог бы сплотить семью, но ничего тогда из этого не вышло. Мы все сделали, что было в наших силах; не наша вина, что ничего нам не удалось, а идея была хорошая. Говорили о Дмитрии Павловиче. Он будет переведен в Тифлис. …Дядя решил, чтобы семейство осталось там, где каждый в данное время находится» [324] .

Последний совет был, безусловно, бесполезным, ибо революция остановила все передвижения членов Императорского Дома. Уже в самые первые дни свершения Февральской революции великий князь Николай Николаевич объявил, что “сочувствует делу революции”. В его телеграмме в адрес Временного правительства значилось:

«Сего числа я принял присягу на верность Отечеству и новому государственному строю. Свой долг до конца выполню, как мне повелевает совесть и принятые обязательства. Великий князь Николай Николаевич ».

Телеграмма была опубликована в газетах. Он, вероятно, еще надеялся, что его рвение будет должным образом оценено. Вскоре «Вестник Временного правительства» на своих страницах поместил заметку: «Отъезд великого князя Николая Николаевича», где сообщалось:

« Тифлис, 7 марта. Великий князь Николай Николаевич, восторженно приветствуемый представителями народа и солдат, выражавших великому князю горячие пожелания победы над врагом, прощался с населением. Призывая всех ради блага горячо любимой Родины в верности новому строю к дружной и спокойной работе в тылу, как залогу победы над внешним врагом и укрепления режима свободной России, великий князь закончил прощание словами: “А после войны позвольте мне, как маленькому помещику, вернуться в имение”. Эти слова приняты с восторгом» [325] .

В эти же дни в разделе «Хроника» во многих газетах указывалось: «В ближайшие дни ожидается в Петроград великий князь Николай Николаевич».

Однако еще 3 марта 1917 г. Исполком Петросовета принял постановление, в котором предписывалось: «По отношению к Николаю Николаевичу, в виду опасности арестовать его на Кавказе, предварительно вызвать его в Петроград и установить в пути строгое над ним наблюдение» [326] .

Временное правительство усомнилось в «специфике» понимания долга Николаем Николаевичем и вскоре настояло «от греха подальше» на добровольном сложении великим князем обязанностей Верховного главнокомандующего. Глава Временного правительства князь Г.Е. Львов 9 марта сообщил телеграфом великому князю:

«Ваше Императорское Высочество.

Временное правительство, обсудив вопрос о состоявшемся незадолго до отречения бывш[его] императора назначении вашем на пост Верховного главнокомандующего, пришло к заключению, что создавшееся в настоящее время положение делает неизбежным оставление вами этого поста. Народное мнение резко и настойчиво высказывается против занятия членами Дома Романовых какой-либо государственной должности.

Временное правительство не считает себя вправе оставаться безучастным к голосу народа, пренебрежение которым может привести к самым серьезным осложнениям.

Временное правительство убеждено, что вы, во имя блага родины, пойдете навстречу требованию положения и сложите с себя еще до приезда вашего в Ставку звание Верховного главнокомандующего.

Кн. Львов » [327] .

Сам Николай Николаевич вскоре после прибытия в Ставку был вынужден подать в отставку, а должность Верховного главнокомандующего по решению Временного правительства занял, как и предполагалось, генерал М.В. Алексеев. Это произошло 11 марта 1917 г. Великий князь Николай Николаевич был уволен окончательно от военной службы постановлением Временного правительства 31 марта 1917 г.

Думской оппозиции в своем большинстве ранее грезилось проведение революции под знаменами монархии против монарха, с конечной целью укрепления стабильности в стране и достижения победы в Первой мировой войне. Монархист, член Государственной думы В.В. Шульгин уже 26 апреля 1917 года признавал: «Не скажу, чтобы вся Дума целиком желала революции; это было бы неправдой… Но даже не желая этого, мы революцию творили… Нам от этой революции не отречься, мы с ней связались, мы с ней спаялись и несем за это моральную ответственность» [328] . Многие не представляли себе будущего России без трона. Так, например, в самые первые дни «великой и бескровной» лидер Прогрессивного блока кадет П.Н. Милюков восклицал, что Временное правительство одно без монарха «окажется утлой ладьей, которая может потонуть в океане народных волнений еще до созыва Учредительного собрания» [329] . В какой-то степени эти слова оказались пророческими для Временного правительства и для российской демократии. Для многих отречение Николая II и его брата Михаила явилось крушением монархических взглядов, а с «октябрьским переворотом» – конец всякой «демократии» и установление жесткой диктатуры большевиков в России.

Уже на второй день после отречения царя, 3 марта 1917 года, Петроградский Исполнительный комитет, учитывая требования, выдвинутые на многочисленных митингах и собраниях, поставил в повестку дня вопрос: «Об аресте Николая и прочих членов династии Романовых». После бурного обсуждения было принято постановление:

«1) Довести до сведения Рабочих Депутатов, что Исполнительный Комитет Совета Рабочих и Солдатских Депутатов постановил арестовать династию Романовых и предложить Временному правительству произвести арест совместно с Советом Рабочих Депутатов. В случае же отказа запросить, как отнесется Временное правительство, если Исполнительный комитет сам произведет арест. Ответ Временного правительства обсудить вторично в заседании Исполнительного комитета» [330] .

Специальные пункты постановления касались ареста великих князей Михаила Александровича и Николая Николаевича. Особо подчеркивалось: «Арест женщин из дома Романовых производить постепенно, в зависимости от роли каждой в деятельности старой власти». Производство и организацию арестов поручалось разработать Военной комиссии Петросовета. Принятое постановление председатель Исполкома Петросовета меньшевик Н.С. Чхеидзе довел до сведения Временного правительства.

Таким образом, еще не успели высохнуть чернила на актах об «отречении» от престола Николая II и его брата Михаила Романова и передачи ими всей полноты власти «законному» Временному правительству, как другая не менее «законная» советская власть решила объявить об аресте бывших «венценосцев».

Какие же проблемы волнуют в это время Временное правительство? Обратимся к журналам его заседаний, где читаем:

«Министр-председатель возбудил вопрос о необходимости точно определить объем власти, которой должно пользоваться Временное правительство до установления Учредительным собранием формы правления и основных законов Российского государства, равным образом, как и о взаимоотношениях Временного правительства к Временному Комитету Государственной думы. По этому вопросу высказывались мнения, что вся полнота власти, принадлежавшая монарху, должна считаться переданной не Государственной думе, а Временному правительству, что таким образом возникает вопрос о дальнейшем существовании Комитета Государственной думы, а также представляется сомнительной возможность возобновления занятий Государственной думы IV созыва» [331] .

Весьма откровенные высказывания. Как говорится в таких случаях: «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить». Буффонада с требованием ответственного министерства канула в небытие. Не успев оказаться у власти, новые демократические правители страны спешили избавиться от пут парламента. Борцы за «свободу» всем этим воспользовались только как инструментом в борьбе за власть, а так называемые требования народа учреждения «ответственного правительства» перед избранниками России, т. е. Государственной думой, уже были всеми забыты.

Но продолжим внимательное чтение документа: «Было обращено внимание, что по обстоятельствам текущего момента Временному правительству приходится считаться и с мнением Совета Рабочих Депутатов. Однако допустить такое вмешательство в действия правительства являлось бы недопустимым двоевластием. Поэтому членам Временного правительства надлежало бы ознакомляться с предложениями Совета Рабочих Депутатов в своих частных совещаниях, до рассмотрения этих вопросов в официальных заседаниях…» [332] .

Надо заметить, что мудрая тактика! Здесь невольно вспоминается давно планируемая стратегия «Прогрессивного блока» в борьбе за власть в Российской империи: оседлать революционную волну и на ее гребне, разрушив самодержавие, повести страну и политические течения за собой.

Но гладко было на бумаге… Ситуация кадетов напоминала хорошо известную народную притчу:

– Эй, Егор, что ты там застрял?

– Медведя поймал.

– Ну, так тащи его сюда.

– Да он не идет, упирается…

– Ну, так сам иди.

– Да он не пускает.

Однако оставим методы борьбы за власть на совести лидеров Временного правительства и обратим внимание на то, как правительство отреагировало на постановление Петросовета об аресте династии Романовых. На этот счет министром иностранных дел П.Н. Милюковым была сделана специальная информация. Далее читаем:

«Министр иностранных дел… по вопросу о дальнейшей судьбе членов бывшей императорской фамилии высказался за необходимость выдворения их за пределы Российского государства, полагая эту меру необходимой как по соображениям политическим, так равно и небезопасности их дальнейшего пребывания в России. Временное правительство полагало, что распространять эту меру на всех членов семьи Дома Романовых нет достаточных оснований, но что такая мера представляется совершенно необходимой и неотложной в отношении отказавшегося от престола бывшего императора Николая II, а также и по отношению к великому князю Михаилу Александровичу и их семьям. Что касается местопребывания этих лиц, то нет надобности настаивать на выдворении за пределы России и при желании их оставаться в нашем государстве необходимо лишь ограничить их местопребывание известными пределами, равным образом как ограничить и возможность свободного передвижения» [333] .

Специального постановления о Романовых Временное правительство на тот момент не вынесло, но приняло руководство к действию. На этом же заседании на должность главнокомандующего Петроградским военным округом был утвержден генерал-майор Л.Г. Корнилов. На сообщение морского министра «о бунте матросов на судах Балтийского флота» поручалось министру юстиции А.Ф. Керенскому «принять меры к увещанию на предмет водворения спокойствия и порядка». На этом фоне массового избиения морских офицеров контрастом выглядит принятый правительством указ Сенату об учреждении Чрезвычайной следственной комиссии по расследованию противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и других высших должностных лиц (ЧСК).

Министр юстиции А.Ф. Керенский 4 (17) марта 1917 года приказал дело об убийстве Григория Распутина прекратить, а князю Ф.Ф. Юсупову и великому князю Дмитрию Павловичу (участникам убийства Распутина) разрешить возвратиться в столицу. Хотя сам великий князь Дмитрий Павлович утверждал, что такого разрешения он не получал. Но вернемся к документам. В этот же день были опубликованы акт об отречении Николая II и акт об отказе Михаила принять престол впредь до того, как народ выразит свою волю об образе правления в Учредительном собрании. Одновременно председатель Временного правительства князь Г.Е. Львов обратился ко всем военным и гражданским властям России с телеграммой, оповещающей о вышеупомянутых актах отречения и переходе верховной власти к Временному правительству впредь до созыва Учредительного собрания. Таким образом, государственный переворот был узаконен. А на следующий день 5 (18) марта князь Г.Е. Львов сделал телеграфное распоряжение о повсеместном устранении от должностей губернаторов и вице-губернаторов и замене их временно председателями губернских земских управ, о возложении на председателей уездных земских управ обязанностей уездных комиссаров Временного правительства, а также о замене полиции милицией, организуемой общественными самоуправлениями. Революция восторжествовала и на местах.

5 марта 1917 года на заседании Временного правительства заслушивается сообщение А.Ф. Керенского о вынесенной Сенатом резолюции, в которой «Сенат благодарит Временное правительство за почти бескровное установление внутреннего мира и переход к новому порядку в стране» [334] . На этом же заседании Керенским ставится вопрос: «О необходимости принятия мер к охранению царской семьи, находящейся в Царскосельском дворце, и замены коменданта означенного дворца лицом, назначенным от Временного правительства».

Что же в это время происходило в столице? С временным отказом от трона Михаила Романова до решения Учредительного собрания часть политиков проявляли беспокойство, и особенно о надежности воинских частей в Ставке и на фронте. Так, известный в февральские дни 1917 года комиссар железных дорог А.А. Бубликов высказывал такое общее настроение:

«Царь, к великому моему удивлению, отправился из Пскова в Ставку. Как только я получил справку о назначении в Могилев для литерного поезда “А”, в котором царь путешествовал по России, я немедленно же телефонировал Гучкову… чтобы высказать ему свое недоумение и опасение, как бы царь в Ставке не вздумал организовать сопротивление. Но Гучков спокойно ответил: “Он совершенно безвреден…”. Но все-таки разрешение уволенному в отставку царю свободно разъезжать по стране, направляться к войскам, среди которых могли оказаться и преданные ему, все это не могло не казаться странным…» [335] .

Быстро меняющаяся политическая ситуация в стране вызывала опасения новых правителей, что военные могут пересмотреть свое отношение к событиям. Эту ситуацию подогревали и знаменитый приказ № 1, ведущий к подрыву единоначалия и дисциплины в войсках, и приказ военного министра А.И. Гучкова о массовом одновременном увольнении из армии до 150 старших начальников и замене их другими выдвиженцами, отвечающими лишь одному требованию – преданности делу революции. Что будет, если бывший «самодержец» Николай II получит поддержку некоторых недовольных генералов и отборные части пойдут на Петроград, или, наконец, он укрепится в Ставке и этим парализует все революционные начинания.

Среди архивных материалов имеется постановление Временного правительства «О лишении свободы отрекшегося императора Николая II и его супруги» от 7 марта 1917 года, в котором предписывалось:

«1) Признать отрекшегося императора Николая II и его супругу лишенными свободы и доставить отрекшегося императора в Царское Село.

2) Поручить генералу Михаилу Васильевичу Алексееву предоставить для охраны отрекшегося императора наряд в распоряжение командированных в Могилев членов Государственной думы: Александра Александровича Бубликова, Василия Михайловича Вершинина, Семена Федоровича Грибунина и Савелия Андреевича Калинина.

3) Обязать членов Государственной думы, командируемых для сопровождения отрекшегося императора из Могилева в Царское Село, представить письменный доклад о выполненном ими поручении.

4) Обнародовать настоящее постановление» [336] .

Выполнение постановления об аресте императрицы Александры Федоровны в Царском Селе было поручено новому командующему войсками Петроградского военного округа генералу Л.Г. Корнилову (знаменитому своим побегом из австрийского плена).

Такой оборот дела для некоторых членов Временного правительства оказался не бесспорным. «Ведь, в сущности говоря, не было никаких оснований – ни формальных, ни по существу – объявлять Николая II лишенным свободы, – позднее сознавался в своих воспоминаниях первый управляющий делами Временного правительства, кадет В.Д. Набоков, – отречение его не было формально вынужденным. Подвергать его ответственности за те или иные поступки его, в качестве императора, было бы бессмыслицей и противоречило бы аксиомам государственного права… Между тем актом о лишении свободы завязан узел, который был 4 (17) июля в Екатеринбурге разрублен товарищем Белобородовым. Но этого мало. Я лично убежден, что “битье лежачего” – арест бывшего императора, – сыграло свою роль и имело более глубокое влияние в смысле разжигания бунтарских страстей. Он придавал “отречению” характер “низложения”, так как никаких мотивов к этому аресту не было указано» [337] .

В свою очередь белогвардейский следователь Н.А. Соколов (1882–1924), который позднее вел следствие по делу убийства царской семьи и великих князей, констатировал:

«Лишение царя свободы было поистине вернейшим залогом смерти его и его семьи, ибо оно сделало невозможным отъезд их за границу» [338] .

Однако еще раз вернемся к поставленным вопросам: являлась ли Российская империя слабейшим звеном в цепи капиталистических государств, как утверждал В.И. Ленин? Была ли она так уж неизбежно обречена на революцию?

Напомним строки воспоминаний генерала А.С. Лукомского:

«В обществе было и будет много споров о том, “кто сделал революцию?”. Как мне передавали, А.Ф. Керенский, которого как-то упрекнули в том, что он был одним из руководителей революционного движения в феврале и марте 1917 года и что этим он сыграл в руку немцам, – будто бы ответил: “Революцию сделали не мы, а генералы. Мы же только постарались направить ее в должное русло”» [339] .

Попробуем разобраться в этом и вскрыть хотя бы некоторые «потаенные пружины» закулисных комбинаций, взглянуть на это дело с другой стороны.

В курсе подготовки тайного «заговора» и переворота был начальник штаба Верховного главнокомандующего в Могилеве генерал М.В. Алексеев (1857–1918). Он, имея негласные контакты с А.И. Гучковым (1862–1936) и ведя переговоры с представителями заговорщиков, одновременно официально готовил проект военной диктатуры ( на роль военного диктатора одно время предполагалась кандидатура великого князя Сергея Михайловича, но тот учтиво уклонился от этой миссии. – В.Х. ), который 15 июня 1916 года представил на рассмотрение императору Николаю II. Однако когда император в конце концов отверг этот проект, генерал Алексеев стал склоняться к военному заговору «во имя спасения России» и победы над внешним врагом на фронте.

Смысл плана заговора (по проекту А.И. Гучкова) сводился к тому, чтобы во время одной из многочисленных поездок императора Николая II на фронт или в столицу захватить его поезд и вынудить отречься в пользу цесаревича Алексея при регентстве одного из великих князей (Михаила Александровича или Николая Николаевича). Затем в духе дворцовых переворотов XVIII века намечалось арестовать и сменить правительство.

Казалось, все было готово. Имеется свидетельство, что генерал М.В. Алексеев при обсуждении срока переворота сказал: «Так передайте князю Львову в спешном порядке, что для дела, о котором мы с ним говорили, я назначил день: 30 октября» [340] . Однако через некоторое время он сказался больным и вскоре уехал на лечение в Крым, сдав временно должность начальника штаба Верховного главнокомандующего генералу В.И. Гурко. Болезнь М.В. Алексеева, можно предположить, была настоящая, а не «дипломатическая» или «медвежья», т. к. по возвращении в Ставку 23 февраля 1917 года он чувствовал себя еще не совсем здоровым.

Любопытен и другой эпизод. Когда заговорщики посетили генерала Алексеева во время его пребывания в Крыму, он (по свидетельствам очевидцев и утверждению дворцового коменданта В.Н. Воейкова) заявил: «Содействовать перевороту не буду, но и противодействовать не буду» [341] .

Факт посещения генерала М.В. Алексеева в Севастополе представителями «некоторых думских и общественных кругов» подтверждает в своих исследованиях и генерал А.И. Деникин. Приведем его версию событий:

«В Севастополе к больному Алексееву приехали представители думских и общественных кругов. Они совершенно откровенно заявили, что назревает переворот. Как отнесется к этому страна, они знают. Но какое впечатление произведет переворот на фронте, они учесть не могут. Просили совета.

Алексеев в самой категорической форме указал на недопустимость, как бы то ни было государственных потрясений во время войны, на смертельную угрозу фронту, который, по его пессимистическому определению, “и так не слишком прочно держится”, просил во имя сохранения армии не делать этого шага.

Представители уехали, обещав принять меры к предотвращению готовившегося переворота.

Не знаю, какие данные имел Михаил Васильевич, но он уверял меня впоследствии, что те же представители вслед за ним посетили Брусилова и Рузского и, получив от них ответ противоположного свойства, изменили свое первоначальное решение: подготовка переворота продолжалась.

Пока трудно выяснить детали этого дела. Участники молчат, материалов нет, а все дело велось в глубокой тайне, не проникая в широкие армейские круги. Тем не менее, некоторые обстоятельства стали известны… предполагалось вооруженной силой остановить Императорский поезд во время следования его из Ставки в Петроград. Далее должно было последовать предложение Государю отречься от Престола, а в случае несогласия, физическое его устранение. Наследником предполагался законный правопреемник Алексей и регентом Михаил Александрович» [342] .

Февральские и мартовские события 1917 года показали истинные позиции генерала М.В. Алексеева, который не оставил своих соучастников по общему «делу» без своеобразной координирующей поддержки и реальной помощи.

Заметим, что охранка тоже не дремала, отрабатывая свой хлеб. В «совершенно секретном» докладе жандармского генерала К.И. Глобачева (1870–1941) от 26 января 1917 г. сообщалось о «действующей пока законспирированно» группе, состоящей из А.И. Гучкова, князя Г.Е. Львова, С.Н. Третьякова, А.И. Коновалова, М.М. Федорова и некоторых других. В докладе подчеркивалось, что «вся надежда этой группы – неизбежный в самом ближайшем будущем дворцовый переворот, поддержанный всего-навсего одной-двумя сочувствующими частями».

Слухи о военном заговоре беспокоили французского посла в России М. Палеолога (1859–1944). В своем дневнике он анализировал ситуацию перед переворотом следующим образом:

«Император Николай, конечно, останется верен союзу с нами, в этом я нисколько не сомневаюсь. Но ведь он не бессмертен. Сколько русских, и особенно в самой близкой к нему среде, втайне желают его исчезновения. Что может произойти при смене царя? На этот счет у меня нет иллюзий: Россия тогда немедленно откажется от участия в войне» [343] .

Фактический отказ генерала М.В. Алексеева активно участвовать в военном заговоре затормозил его выполнение. В следственных материалах ЧСК Временного правительства имеются показания А.И. Гучкова, в которых он говорит о своей роли в заговоре: «…Я ведь не только платонически сочувствовал этим действиям, я принимал активные меры… Провести это было трудно технически … план заключался в том (я только имен называть не буду), чтобы захватить по дороге между Царским Селом и Ставкой Императорский поезд, вынудить отречение, затем одновременно, при посредстве воинских частей, на которые в Петрограде можно было рассчитывать, арестовать существующее правительство и затем объявить как о перевороте, так и о лицах, которые возглавят собой правительство… Надо было найти часть, которая была бы расположена для целей охраны ж. д. пути, а это было трудно» [344] .

Технику исполнения плана дворцового переворота А.И. Гучков представлял так:

«Предполагалось уговорить царя ( что и было сделано. – В.Х. ) поочередно приводить гвардейские кавалерийские полки в столицу на отдых и для поддержания порядка, а затем выманить царя из Ставки и при помощи кавалергардов совершить дворцовый переворот, добившись отречения в пользу цесаревича и регентства».

Из следственных материалов ЧСК можно понять, что А.И. Гучков имел непосредственные связи через генерала А.М. Крымова с Румынским и, очевидно, через генерала Н.В. Рузского с Северным фронтами, а также имел свидания с некоторыми великими князьями. Некоторые из участников событий указывают на сочувствие заговору популярного в стране генерала А.А. Брусилова, который заявлял: «Если придется выбирать между царем и Россией, я пойду за Россией» [345] .

Однако, по признанию А.И. Гучкова, трудности были не только технические: «У многих были известные принципы, верования и симпатии, для многих это представляло трагедию… требовалась с нашей стороны известная осторожность» [346] .

Некоторые участники заговора позднее в своих воспоминаниях пытались устраниться от этих событий и снять с себя, в какой-то мере, ответственность за все последовавшие катастрофические события в России. Так, например, генерал А.А. Брусилов (1853–1926) писал:

«Доходили до меня сведения, что задумывается дворцовый переворот, что предполагают провозгласить наследника Алексея Николаевича императором при регентстве великого князя Михаила Александровича, а по другой версии – Николая Николаевича, но все это были темные слухи, не имевшие ничего достоверного. Я не верил этим слухам потому, что главная роль была предназначена Алексееву, который якобы согласился арестовать Николая II и Александру Федоровну; зная свойства характера Алексеева, я был убежден, что он это не выполнит» [347] .

В воспоминаниях последнего военного министра Временного правительства А.И. Верховского (1886–1938), наоборот, выпячивается роль заговорщиков, приводятся дополнительные любопытные факты и откровения того же Гучкова в узком кругу единомышленников:

«На 1 марта был назначен внутренний дворцовый переворот. Группа твердых людей должна была собраться в Питере и на перегоне между Царским Селом и столицей проникнуть в царский поезд, арестовать царя и выслать его немедленно за границу. Согласие некоторых иностранных правительств было получено» [348] .

Заговорщики наметили гарнизон села Медыха и стали искать подходы к его офицерам. В начале января 1917 года в Петроград приезжал командир одной из кавалерийских дивизий на Румынском фронте генерал А.М. Крымов, который приглашался на разные совещания верхушки буржуазной оппозиции. В заговор были вовлечены генерал А.А. Маниковский, ответственный сотрудник военного министерства, князь Д.Л. Вяземский, аристократ с большими связями среди высшего офицерства, и некоторые другие. Многие участники заговора, по свидетельствам С.П. Мельгунова, В.В. Шульгина и др., являлись членами масонских лож.

Князь Д.Л. Вяземский и М.И. Терещенко отправились на фронт, стремясь посетить воинские части охраны железной дороги между Петроградом и Могилевом. Заговорщики не сомневались в успехе своего дела. Однако обстоятельства не благоприятствовали им. На этот раз почувствовал себя плохо главный вдохновитель всего дела А.И. Гучков, который 13 октября 1916 года выехал лечиться в Кисловодск. Хотя дело и без него продолжало двигаться, но медленно. Вернулся он в столицу только 20 декабря. А за три дня до этого был убит Г.Е. Распутин, что привело к ужесточению репрессий, общему ухудшению обстановки. Неожиданным и самым главным явилось то, что император Николай II спешно вернулся в столицу по срочному вызову своей супруги. Неделя шла за неделей, а император все продолжал оставаться в Царском Селе. В связи с этими обстоятельствами Гучков стал поговаривать, что «дело» придется отложить до Пасхи, т. е. до 2–3 апреля 1917 года.

Любопытное подтверждение этому имеется у английского посла Дж. Бьюкенена: «Один мой русский приятель, который стал потом членом Временного правительства, сообщил мне через полковника Тарнгидля, нашего помощника военного атташе, что революция произойдет перед Пасхой, но что мне нечего беспокоиться, так как она продолжится всего две недели» [349] .

По признанию самого А.И. Гучкова, о стадии подготовки к осуществлению военного заговора можно было судить следующим образом: «Сделано было много для того, чтобы быть повешенным, но мало для реального осуществления…»