Все это породило в умах жителей долины Нила удивительную, не похожую ни на какую другую, философию, провозгласившую духовное единство человека и животного, серьезное и пытливое отношение к смыслу и назначению жизни и смерти, загробному существованию и, конечно, неразрывную связь со звездными праотцами. Благодаря подобным воззрениям взгляд египетской знати был не направлен на захват и подчинение всего мира, а обращен вверх, в космические дали, туда, где скрывается утраченный истинный смысл их бытия.
// Черная магия индийских цыган
Прохор долго прощался с земским доктором, кашлял, кланялся, извиняясь за беспокойство. Из сеней слышался его виноватый бас, перебиваемый недовольным тенорком молодого врача:
– Компресс менять каждые два часа. И рыбий пузырь давать – не сметь! Вы слышите меня? Вы ей только хуже делаете!..
Он говорил еще что-то, но его удаляющийся голос потонул в шуме дождя. Через пару минут Прохор грохнул тяжелой дверью об дверную колоду и в угрюмом молчании подошел к печи. На полатях, над печью, лежала его единственная дочь, которую уже третий день терзала необъяснимая жестокая лихорадка. Настенька, еще совсем недавно налитая спелая девица шестнадцати лет, теперь осунулась и похудела почти вдвое. На щеках пылал нездоровый румянец, а ввалившиеся карие глаза глядели на отца, не узнавая. Прохор поправил сбившийся, резко пахнущий компресс и с тяжелым вздохом отошел.
Агафья, его жена, сидя неподвижно на бабьей лавке с пряжей в руках, проводила его мрачным взглядом.
– Не поможет он, дохтур твой. Надобно тебе идти к цыганам, искать ту старуху и в ноги ей падать, прощения просить, подарки дарить. Что хочешь делай – только милость ее заслужи!
Агафья швырнула пряжу в угол и, сложив руки, уставилась в стену полным боли взглядом… Прошло четыре дня, как на праздник Покрова Прохор, проезжая через сельскую ярмарку на лошади, запряженной в телегу, столкнул в грязь старую цыганку. Старуха, древняя и уродливая, закутанная в разноцветные лохмотья, потешно плюхнулась в канаву под всеобщий смех. Прохор тоже пару раз весело гыкнул и, довольный, что рассмешил честных людей, бросил через плечо: «Старая подвинется – ничего не отнимется!» Цыганка, сидя в грязи, злобно бормотала себе под нос, не сводя с Прохора черного взгляда. Среди ее бормотания на непонятном языке ясно послышалось на русском: «У тебя отнимется».