Панцер в отчаянии заломил руки и умоляюще поглядел на Сампсона.
Но прокурор повернулся к ним спиной и погрузился в созерцание висевшей на стене картины.
— Это ужасно, инспектор! — жалобно вскричал Панцер. — Я представляю, что будет с Гордоном Дэвисом, нашим продюсером… Но, разумеется, если вы распорядились, так все и будет.
— Выше голову, не стоит впадать в уныние! — сказал Квин, смягчаясь. — У вас в результате всего этого будет такая реклама, что можете накинуть цены, когда откроетесь снова. Я думаю, что театр останется закрытым всего несколько дней. Я дам своим людям все указания. Как только вы закончите сегодня вечером свою обычную работу, дайте им знать и идите домой. Я извещу вас, когда можно будет открывать театр снова.
Панцер печально покачал головой, подал всем на прощание руку и вышел. Сампсон тотчас же бросился к Квину и воскликнул:
— Бог мой! Квин, а не перегнул ли ты палку? Почему ты распорядился закрыть театр? Ты и так уже все поставил вверх дном! А? Как считаешь?
— Верно, Генри, — задумчиво ответил Квин. — Но ведь цилиндр до сих пор не нашли. Людей обыскивали, когда выпускали из театра, и у каждого был только один головной убор. Разве это не означает, что шляпа, которую мы ищем, где-то здесь, поблизости? А если она здесь, то я никому не дам возможности прийти и забрать ее. И если кто-нибудь заполучит ее, то это буду я!
Они вышли из кабинета в зал. Несколько полицейских обыскивали передние ложи. Сержант Велье стоял у главного входа в зал и о чем-то тихо беседовал с Пиготтом и Хагстремом. Детектив Флинт наблюдал за работой группы полицейских в передней части зала. Уборщицы толкали перед собой раскалившиеся от их усердия пылесосы. Чуть дальше, в углу, в задней части зала полная женщина в полицейской форме разговаривала с другой, пожилой — той, которую Панцер назвал миссис Филипс.
Все трое двинулись к главному выходу. Эллери и Сампсон созерцали слегка гнетущую обстановку опустевшего зала молча, а Квин на ходу вполголоса давал Велье какие-то инструкции. Потом он обернулся к своим спутникам и сказал:
— Ну, а теперь, господа, можно сказать, что на сегодняшнюю ночь все закончено. Мы можем идти.
Перед театром несколько полицейских обнесли веревкой довольно большое пространство. За ограждением скопилась толпа любопытных.
— Даже в два часа ночи этих сов полон Бродвей, — проворчал Сампсон. Он помахал рукой на прощание и сел в свою машину, потому что Квины вежливо отказались от предложения подвезти их. Сквозь толпу прорвались несколько бойких репортеров и окружили инспектора с Эллери.
— Ну! Ну! Что за дела, господа? — неласково спросил старший Квин.
— Как насчет того, чтобы поделиться точными сведениями, инспектор? — спросил в ответ самый назойливый из репортеров.
— Всю информацию, которая вам нужна, парни, вы получите у сержанта-детектива Велье — там, внутри здания.
Он улыбнулся, глядя, как они ринулись к стеклянным дверям театра.
Эллери и Ричард молча стояли на краю тротуара и наблюдали за полицейскими, сдерживавшими напор любопытных. Затем и старший Квин, почувствовав внезапно накатившую усталость, сказал:
— Пойдем, сын мой, пройдемся немного.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
«…Поясню свои слова на примере. В один прекрасный день мой молодой коллега Жан К. после месяца добросовестной работы над очень тяжелым делом пришел ко мне. Лицо его выражало отчаяние. Не говоря ни слова, он протянул мне рапорт по всей форме. Это было прошение об отставке.
— Но, Жан! — вскричал я. — Как это понимать?
— Я не справился, мсье Брнльон, — сказал он тихо. — Месяц такой работы — и все впустую. Я шел по ложному следу. Это просто позор.
— Жан, друг мой, — ответил я совершенно серьезно. — Вот что я думаю о твоей отставке.
И я порвал рапорт на куски под его удивленным взглядом.
— А теперь иди, — сказал я ему строго. — И начни еще раз все сначала. Никогда не забывай один принцип: знанию о том, что правильно, всегда предшествует знание о том, что было неправильно!»
ГЛАВА ВОСЬМАЯ, в которой отец и сын Квины знакомятся с интимной подругой мистера Фильда