Таинственный портрет

Я не сказал больше ни слова. Я выхватил стилет, отстранил дрожавшую в его руке шпагу и вонзил кинжал ему в грудь. Он упал, но мой гнев был ненасытен: я подскочил к нему с кровожадностью тигра; я наносил удары еще и еще; обуреваемый неистовством, я кромсал его тело, душил за горло, пока, израненный, задыхаясь в предсмертных судорогах, он не испустил дух у меня в руках. Я смотрел на его жалкое лицо, искаженное смертью, на его выкатившиеся глаза, мне казалось, что они устремлены на меня. Душераздирающие крики пробудили меня от припадка безумия. Я оглянулся и увидел Бианку, в смятении спешившую к нам. Моя голова шла кругом – я не стал дожидаться и бежал от этой страшной сцены. Я бежал через сады, как новый Каин, унося в душе ад и проклятие. Я бежал, не зная куда, почти не отдавая себе отчета зачем. Моя единственная мысль состояла в том, чтобы уйти возможно дальше от того ужаса, который я оставил за своею спиной, точно я мог уйти от собственной совести. Я бежал в Апеннины и много дней подряд бродил среди их диких вершин. Как я существовал, я не могу ответить на это, какие скалы и пропасти я преодолел, я не знаю. Я шел и шел, стараясь забыть в этом странствии о тяготевшем на мне преступлении. Увы! Крики Бианки все так же звучали в моих ушах. Страшное лицо моей жертвы все так же было у меня пред глазами. Кровь Филиппо вопияла ко мне из земли. Скалы, деревья, потоки – все кричало о моем преступлении. Я почувствовал тогда, насколько угрызения совести ужаснее, невыносимее, чем всякие другие душевные муки. О, если бы я мог стряхнуть с себя преступление, сочившееся язвою в моем сердце! О, если бы я снова смог обрести душевную чистоту, царившую в моей груди, когда я вошел в сад на берегу Сестри! О, если бы я мог возвратить жизнь моей жертве, я смотрел бы на него любовно и радостно, даже… даже, если бы в его объятиях была Бианка!

Этот бред, эта горячка, порожденная угрызеньями совести, мало-помалу перешла в устойчивую болезнь души, самую страшную из всех, когда-либо тяготевших над жалкими отщепенцами рода человеческого. Куда бы я ни приходил, меня преследовало лицо убитого; когда бы я ни повернул голову, я видел его сзади себя: жуткое, искаженное судорогами предсмертной агонии. Я старался тысячами способов избавиться от призрака, но все было тщетно. Я не знаю, иллюзия ли это больного ума, следствие ли уродливого монастырского воспитания или же призрак, действительно ниспосланный мне небом в наказание, но он всегда, во всякую пору, везде и всюду со мной. Ни время, ни привычка нисколько не смягчили производимого им ужаса.

Я переезжал с места на место, я отдавался безудержным наслаждениям, я прилагал всяческие усилия, чтобы рассеяться и развлечься, увы! – напрасно. Однажды я еще раз обратился к своей кисти – это был опыт, на который меня натолкнуло отчаяние. Я нарисовал портрет этого призрачного лица. Я поместил его на виду, надеясь, что постоянное лицезрение копии ослабит впечатление, производимое оригиналом. Но я не только не облегчил своих мук, я их удвоил. Таково проклятие, следующее за мной по пятам, проклятие, превратившее мою жизнь в тяжелое бремя, а самую мысль о смерти в нечто страшное, леденящее кровь. Одному богу ведомо, какие страдания выпали на мою долю, какие ночи и дни проводил я среди ни на мгновение не прекращавшихся мучений, какой неутомимый червь глодал мое сердце, какое неугасимое пламя пылало в моем мозгу! Ему ведомы также обиды, свалившиеся на мою бедную, слабую душу, обиды, преобразившие нежнейшее чувство в смертоносное бешенство. Ему ведомо лучше, чем кому бы то ни было, что несчастное заблудшее существо длительной пыткой и нескончаемыми угрызениями совести искупило свое преступление, совершенное в припадке безумия. О, как часто простирался я в прах и молил, чтобы он даровал мне прощение и позволил мне умереть!..

Все вышесказанное я написал несколько раньше. Я хотел оставить вам эти воспоминания о моих бедствиях и моем преступлении, чтобы вы ознакомились с ними, когда меня больше не будет.

Мои мольбы, наконец, услышаны небом. Вчера вечером вы были свидетелем моих переживаний во время богослужения, когда между сводами храма раздались слова об искуплении и покаянии. Среди музыки я услышал голос, обращенный ко мне; я слышал его, ибо он покрывал рокот органа и голоса хора; этот голос, в котором звучала мелодия неба, обещал мне прощение и взамен требовал от меня покаяния. Я отправляюсь выполнить это требование. Завтра я буду уже на пути в Геную, чтобы предстать перед правосудием. Вы пролили бальзам симпатии в мои раны, так не отказывайтесь и от моих воспоминаний, не отвергайте их с отвращением и теперь, когда вы знаете историю моей жизни! Помните, что когда вы будете читать о моем преступлении, оно будет уже искуплено моей кровью».