Энди много раз делала то же самое в комнате Пенни, и эта процедура никогда не помогала. Но кто знает, вдруг поможет сейчас?
Она встала, подошла к импровизированной вешалке и кучке обуви, разбросанной внизу.
– Как узнать, взяла ли она с собой сменную одежду? – обратилась она к Гэвину.
Он дернул головой, словно забыл, что она находится рядом.
– Э-ээ, не знаю. Мы подумали, она кое-что прихватила с собой, потому что ее рюкзачок исчез вместе с зубной пастой и принадлежностями для макияжа.
Энди кивнула и повернулась к аккуратно заправленной кровати с тряпичной куклой на подушке. Откинув белье, она подняла матрас. Она не ожидала что-либо найти, и там действительно ничего не было. Однако, когда она резко опустила матрас, то услышала звук какого-то предмета, соскользнувшего вниз по стене. Она взглянула на Гэвина, оттащила заднюю часть кровати к середине комнаты и обошла вокруг посмотреть на упавший предмет. Заинтересованная, но не забывавшая о том, что Гэвин за ней наблюдает, она подняла с пола обшарпанный альбом формата A4 с единственным словом «Софи», написанным на обложке крупными желтыми буквами.
Энди повернулась к Гэвину. Его лицо как будто почернело от потрясения.
– Мы обыскивали комнату, – хрипло пробормотал он. – Но мы не нашли этот альбом и тогда решили, что она взяла его с собой.
Энди перелистала страницы. Альбом был заполнен не только девическим почерком Софи, но и всевозможными вырезками, засушенными цветами, корешками билетов, фотографиями, рисунками…
– Мать подарила ей этот альбом для дневника, – сказал Гэвин. – Сначала они вели его вместе – сразу же после того, как Джилли узнала, что ей не суждено выжить. Тут их воспоминания, надежды и мечты… – Он приложил ладонь ко лбу и опустился на табурет.
Оставив его наедине со своими мыслями, Энди быстро просмотрела последнюю запись. Хотя там не было намеков на нынешнее положение Софи, было ясно, что эта запись не предназначалась для глаз отца. Во всяком случае, не сейчас.
– Мне придется забрать его, – мягко произнесла она.
Он кивнул.
– Вы будете бережно обращаться с ним, правда? – Энди показалось, будто он всхлипнул.
– Ну конечно, – пообещала она.
Энди вернулась к своему автомобилю, где снова открыла дневник и посмотрела на имя Томаша Сикоры, тщательно выведенное между переплетенными сердцами в тексте и на полях альбома.
Касе была ненавистна мысль сказаться больной; раньше она никогда не делала этого, когда чувствовала себя более-менее нормально. Но происходящее вокруг так сильно беспокоило ее, что ей не хотелось расставаться с детьми и даже оставлять их с Оленкой. Держать их подальше от репортеров и Интернета было важнее всего, когда люди говорили такие ужасные вещи о Томаше. Она не могла этому поверить. Даже некоторые соседи теперь обратились против него. Ей хотелось напомнить им обо всем, что он делал для них, не беря ни гроша за свою работу.
Только потому, что его имя было связано с именем Гэри Перкинса, они называли его педофилом, растлителем детей, каким-то чудовищем. Ходили слухи, что он был членом банды, похищавшей и продававшей юных девушек. Казалось, они действительно верили, что он принимал участие в исчезновении Софи, а это было заведомой ложью.
– Но ты должна признать, что дыма без огня не бывает, – мягко настаивала Оленка. – Я знаю, это не то, что ты хотела бы слышать. Клянусь, я тоже не хочу этому верить, но, Кася, ведь ты даже не знаешь, где он…
– Он в Кракове, – выкрикнула Кася. – Он звонил мне и сказал, что скоро вернется домой.
– Я знаю, что он сказал…
– Прекрати! Пожалуйста, прекрати! – Кася закрыла уши руками. – Ты не настроишь меня против него. Он не сделал ничего плохого. Ты слышишь? Сейчас он в Польше, со своей матерью. Скоро он вернется домой.
Глядя на свою сестру, расхаживавшую по комнате и шептавшую беззвучные молитвы, Оленка выдержала долгую паузу, прежде чем сказать:
– Хорошо. Если хочешь, убеждай себя в этом, но в то же время ты должна спросить себя…
– Нет! Мне все равно, что ты говоришь. Томаш – хороший человек. Он никогда никого не обидит.
– Может быть, не тебя и не детей, но ты на самом деле не знаешь, чем он занимается большую часть времени. Он говорит, что уехал к матери, но ты не можешь быть в этом уверена. А когда он говорит тебе, что работает в кемпинге, то мне известен по меньшей мере один случай, когда его там не было.
Лицо Каси стало пепельно-серым, а ее пальцы дрожали, когда она переплела их на груди.
– Я знаю, почему ты говоришь такие вещи, – сердито бросила она. – Ты просто завидуешь, что ему платят больше, чем Глину. Ты хочешь, чтобы я поверила дурным вещам про него, и выдумываешь разную ложь…
– Я не лгу. Раньше я не хотела говорить тебе, поскольку знала, как ты расстроишься. Но, Кася, это Томаш лгал тебе о том, где он бывает по вечерам. Конечно, не каждый раз, но иногда…
– Я больше не желаю тебя слушать, – яростно перебила Кася. – Тебе придется уйти, если ты будешь говорить подобные вещи.
Услышав телефонный звонок и всем сердцем молясь о том, чтобы это оказался Томаш, она прошептала в трубку:
– Алло?
–