– Ты хочешь пообедать именно здесь? – спросил Брайан, когда мы шагнули с залитой нежным солнцем улицы в прохладную тень ресторана, который больше подходил для вечерних визитов. Вялого французского официанта совершенно не обрадовал наш приход, поскольку ему приходилось отрываться от чтения воскресных газет, чтобы обслужить нас. Он чуть ли не швырнул на стол корзинку с чиабатой, когда мы сели за столик поближе к кухне.
– Ты все время молчишь, – заметил Брайан.
– Ничего подобного, – резко ответила я.
– Да. Ты молчишь с тех пор, как я тебе сказал, что видел в галерее твою секретаршу. Теперь мы пришли в это темное, мрачное место. Что-нибудь случилось?
– Да ничего. Хочешь пойти в другое место?
– Лиза, меня не волнует, где мы будем есть. Я просто хочу знать, что тебя мучит?
– Просто… просто искусство иногда так действует на меня, – пролепетала я. – А у тебя так не бывает?
– Нет, – ответил он, откусывая хлеб. – Ты не должна так волноваться из-за нескольких старых картин. – Художников-то это не волновало.
– Откуда ты знаешь?
– Ты думаешь, что у Пикассо сердце кровью обливалось, когда он писал этих плачущих женщин? Ничего подобного! Он посмеивался и собирался в банк. Не надо из-за этого волноваться. Пусть тебя волнует крах азиатского рынка. Пусть тебя волнует землетрясение в Калифорнии. Что-то действительно серьезное. Веселей, Лиз, мне осталось всего два дня.
Конечно, ирония ситуации поразила меня. Я сижу здесь, снедаемая ревностью из-за того, что Ричард ходит по галерее с моей соседкой по квартире Симой, и обедаю с Брайаном, после того как провела именно с ним, а не с Ричардом, своим официальным парнем, две безумные ночи. Строго говоря, Ричард не делал ничего плохого. Он просто пошел в воскресенье в галерею с приятельницей. Скорее всего, их отношения были абсолютно платоническими. Я в этом не сомневалась, потому что была абсолютно уверена, что Сима даже не будет рассматривать ухаживания какого-то бухгалтера. С другой стороны, я знала, что поступаю плохо. Я изменила Ричарду. Подумать только, что единственная причина, по которой я не рассталась с Ричардом сразу, когда Брайан заявил о приезде, состояла в том, что я, как последняя дрянь, не хотела лишиться подарка на день рождения. Это я была сволочь, а не он.
И разве не я решила, что в любом случае между мной и Ричардом все кончено? Я должна сказать ему, что все кончено, чтобы поехать в Америку с Брайаном. Я должна бы радоваться, что Сима помогает ему лечить раны в мое отсутствие. Ощущение предательства было совершенно неоправданным и необъяснимым, и вместо того, чтобы есть чиабату с оливками, я растерзала ее на гору крошек.
– Хочешь войти в число номинантов на премию Тёрнера? – спросил Брайан, кивнув головой на гору крошек. – Что-то случилось, ведь так? Может, расскажешь, что творится у тебя в голове, пока официант не принес тебе слюнявчик?
Брайан отодвинул от меня тарелку, лишив меня хлеба, на который я изливала свой гнев.
– Скажи мне, – попросил он, одновременно поглаживая меня по бедру, чтобы лестью выманить ответ.
– Хорошо, – ответила я, пытаясь соображать быстро. – Кое-что не ладится. Я провела отличный день, но теперь не могу не думать о работе и о проекте двадцать – двадцать. Я знаю, что должна полностью доверять Симе в свое отсутствие, но когда я увидела ее сегодня в галерее, то засомневалась, могу ли я полностью доверять ей. Может, она еще слишком молода для такого груза ответственности, который я возложила на нее в последнее время.
Последняя часть моей речи была чистая правда. Я действительно стала думать, уж не начала ли Сима взимать с меня дань за уход за Геркулесом, решив, что моя дань в данном случае – это мой парень.
Брайан взял меня за руку под столом.
– Лиз, сегодня воскресенье. Даже если Сима только все портит в твоей работе, ты ничего не можешь сделать сейчас. Но поскольку мы уже об этом заговорили, что это за проект двадцать – двадцать, о котором я все время слышу? Ты обещала мне все рассказать о нем.
– Тебе будет неинтересно, – выкручивалась я. – Это довольно скучно. Сима так разволновалась только потому, что это первый проект, за который она отвечает.
– А почему двадцать – двадцать? Отличное название, – не унимался Брайан. – Это как зрение двадцать – двадцать.
– Вот именно. – Лампочка у меня в голове вспыхнула. – Это проект национальной сети магазинов оптики.
– А-а.
– Видишь? Я говорила тебе. Это неинтересно.
Он кивнул головой.
Уф.
Мы быстро доели обед. Официант выхватил у нас тарелки, как только мы съели последний кусок. Брайан хотел пойти в другой музей. На этот раз в Британский музей, чтобы увидеть египетские мумии и полюбоваться украденным у греков мраморным фризом.