– Не думаю, что вам удастся разубедить его именно сейчас, – предупредила я. – Может, я возьму одну бутылку? – Она размахивала руками и случайно пихнула меня в бок. Впрочем, она тут же отдала мне бутылку и стала возиться с пробкой второй бутылки. Она возилась с ней несколько минут, сопротивляясь моим попыткам помочь ей, но потом, отвергнув традиционные способы открывания, хватила горлышком тяжелой зеленой бутылки по стене. Ей пришлось повторить это еще раз, чтобы отбить горлышко, и мы сразу же оказались в шампанском и в осколках стекла.
Я выхватила у нее бутылку в тот момент, когда она пыталась поднести разбитое горлышко ко рту.
– Вы сошли с ума? – спросила я.
– Он сказал мне то же самое, – вздохнула она.
– Вы могли поранить себе лицо.
– Наплевать.
– Я думаю, утром вам так не покажется, – сказала я.
– Я просто хочу, чтоб он знал, что я не сумасшедшая. Мне просто грустно. Мне очень грустно.
– Из-за чего? – Мне действительно было интересно узнать.
– Не знаю, – шмыгнула она носом. На мгновение она приникла головой к моему плечу. – Просто очень грустно.
– Но у вас такая замечательная жизнь, – сказала я. – Вы еще сегодня казались такой счастливой. Я слышала, как вы рассказывали анекдот. Все вокруг смеялись.
– Именно так. Я казалась счастливой. Но ты знаешь, на самом деле я несчастна. Ред никогда не полюбит меня.
– Обязательно полюбит.
Она повернулась лицом ко мне. Глаза ее покраснели. В уголках глаз стояли слезы, готовые вот-вот покатиться по ее опухшему лицу.
– Моя жизнь разбита.
Теперь она рыдала в полную силу.
– Вы же выиграли приз лучшего обозревателя года.
– И мне только что сообщили, что я слишком жирная, чтобы сниматься на ТВ.
Слишком жирная? Она была похожа на макаронину. И что, неужели она никогда не слышала о Ванессе Фелтц[25]?
– Я выяснила, что мне нужно делать липосакцию и подтяжку живота, если я хочу остаться на телевидении. Для ведения рубрики это не имеет значения, но телевидение всегда снимает так, что ты выглядишь как минимум на десять фунтов толще, и я точно знаю, какую часть тела они будут показывать.
– Мне кажется, вы совсем не толстая, – сказала я.
– Конечно, тебе так кажется, – ответила она. – Я худее тебя.
– Спасибо.
– Но по сравнению с другими девицами с телевидения я все равно что слон. Я пробовала все. Амфетамины. Кокаин. Я даже ездила в Индию и пила воду прямо из унитаза в надежде подцепить дизентерийную палочку, но ничего не получилось, и я вернулась с тремя лишними фунтами, потому что обожаю тикку масалу и гулаб джамун.
– Может, попробовать заняться спортом? – предложила я.
– А если кто-нибудь сфотографирует меня, когда я, разгоряченная и потная, буду выходить из зала? – ответила она, словно это было совершенно логичное объяснение невозможности занятий.
– Ну, по крайней мере, вас уличат только в том, что вы следите за собой, – сказала я. – Это лучше, чем уличить в липосакции.
– Боже, как бы я хотела быть на твоем месте, – сказала Арабелла. – Ты даже не представляешь себе, как легко тебе живется. Ты встаешь утром, выглядишь развалиной, но тебя это совершенно не волнует. Тебе не нужно ежедневно беспокоиться о том, что у тебя кошмарная прическа. – Для иллюстрации этого она подняла прядь моих волос с одной стороны. – И никому нет дела, что твои трусы выпирают сквозь платье.
Я испуганно посмотрела на линию трусов.
– Твоя жизнь прекрасна.
– И при этом я делаю вид, что я – это вы, – сказала я ей.
– Да, я тоже делаю вид, что я – это я, – ответила она, махнув рукой у меня перед лицом. – Ты ведь знаешь, я веду колонку.
– Не может быть? – воскликнула я в притворном изумлении.
– Я даже печатать не умею. Если бы мои родители не были теми, кто они есть, я тоже была бы никем. Я была бы просто как ты. Ты знаешь, как меня пугает эта мысль? А что делают твои родители, Люси?
– Лиза, – поправила я.
– Уверена, что твой отец носит картуз, а мать ходит в магазин в шлепанцах.
Я открыла рот, чтобы возразить. В шлепанцах в магазин? Услышь моя мать такое обвинение, она бы вся побагровела от возмущения.
– Я уверена, что чай уже ждет его на столе, когда он приходит с работы или из агентства по трудоустройству. Я уверена, что они пьют пиво лагер из банок и смотрят «Бруксайд»[26].
– На самом деле… – Я хотела сказать ей, что она ошибается.
Но ее уже понесло.
– Уверена, что твой отец брал тебя на футбольные матчи.
Он ненавидел футбол.
– И ты ела жареную картошку каждый божий день.
Ах, если бы.
– Я практически не видела своих родителей, пока была ребенком. Они запихнули меня в интернат, когда мне было три с половиной года, и я до шестнадцати лет не видела отца.
– Это звучит ужасно.
– Я думаю, что именно потому я такая, какая есть.
– Мне кажется, что вы симпатичная, – сказала я успокаивающе.
– Конечно, тебе кажется. Массе простых людей кажется, что я симпатичная. Но откуда им знать? Девушка, которая пишет эту колонку, – это не я. Я имею в виду, что не я ее пишу. Это какая-то секретарша из газеты. У меня нет времени. Но девушка, которую они себе представляют, читая мою колонку, тоже не я. Ты следишь за моей мыслью?
– Вроде бы да.