Тайна пленного генерала

– Старший лейтенант госбезопасности Рамзаев Анзор Рахманавич, особый отдел 704-го стрелкового полка, – сообщил командир. – Теперь давайте поговорим о вас…

– Мои документы лежат перед вами, – кивнул Глеб.

Особист пристально всмотрелся в его сохранившуюся офицерскую книжку, зачем-то понюхал её, проверил на сгиб.

– Неплохая подделка! – произнёс он уважительно. – Чувствуется некая дефективность, но в целом неплохо, неплохо… – в тёмных глазах заблестели злые огоньки. – Ваши кураторы похоже научились изготавливать приличные документы, – с такими не стыдно ходить в советский тыл.

– Что вы несёте, товарищ старший лейтенант госбезопасности? – вспылил Глеб. – Вы в своём уме? Это настоящие документы! Я настоящий лейтенант Шубин! Меня прекрасно знает полковник Моисеевский, с которым мы виделись ещё вчера… Вам не чем заняться? Война идёт, мои люди могут принести пользу в бою! Вы должны радоваться такому подкреплению!.. – возмущение вылилось в протяжный кашель – за такие речи можно было схлопотать военный трибунал и подобная идея Рамзаева, похоже, посетила.

Он пристально смотрел в глаза собеседнику, поигрывал кулаком с разбитыми костяшками – значит не раз использовал и нервы у товарища так себе, но пока решил задержаться. Очевидно, имелись основания…

– Ну допустим, гражданин Шубин. Можно услышать вашу версию событий?

Рассказ занял не больше пяти минут. Рамзаев снисходительно усмехался, качал головой, задал ещё парочку вопросов, надеясь подловить врага на несостыковках. Ответ его позабавил, он демонстративно скрыл улыбку.

– Интересная история, гражданин Шубин, весьма интересная… Но знаете, я бы назвал её сырой и непродуманной! Не было времени проработать? Охотно верю – дешёвые прогоны, как выражаются в классе социально близком к пролетариату. Вы выглядите расстроенным, понимаю, – ожидали, что вам устроят пышный приём, а всё произошло ровно наоборот. Надеялись, что вам дадут в руки оружие и поставят в строй? Ваши кураторы такие наивные… Мы прекрасно знаем, что означает понятие «троянский конь»…

Шубин возражал, доказывал; закружилась голова, охватило предательская безысходность; он настаивал – свяжитесь по рации с полковником Моисеевским, он подтвердит мои слова, но одновременно преследовало тоскливое чувство, что это никому не нужно. Зачем разбираться, если верное мнение уже готово? Рамзаеву плевать, что рядом идет война, что самого его могут убить – важнее незыблемые установки.

Особист поднялся, размял кости, прошёлся вокруг стула, на котором сидел лейтенант Шубин. Глеб напрягся, ожидая удара, но Рамзаев проявлял профессиональную осторожность, он вызвал охранника и задержанного отвели в подвал. Здесь же находилась и вся группа, вышедшая из окружения. Единственное оконце под потолком было заколочено; цвела и благоухала плесень; подвал подрагивал всякий раз, когда в отдалении рвались снаряды; горела тусклая лампочка. Люди сидели на полу, привалившись к стенам: одни дремали, другие думали о своём.

– Что за дела, товарищ лейтенант? – к Глебу подсел Лёха Кошкин – парень перестарался отстаивая свою правоту: под глазом переливался фиолетовый фонарь… – Они что, обалдели? В подвал бросили, даже не покормили. Я одному в глаз хотел засветить, да не успел – он сам мне засветил. Вы объяснили им: кто мы такие? И что они сказали?

– Пока ничего… Ждать надо… – Глеб прислонился к стене и закрыл глаза.

– Расстреляют!.. Что ещё с нами делать? – невесело усмехнулся Курганов.

– Ты дурак? – взвёлся Шаламов. – За что расстреливать? Жизнью рисковали, через немцев шли, столько хороших ребят полегло!

– Товарищ лейтенант, ведь ежу понятно, что это недоразумение!.. Как-то неправильно всё, перевёрнуто, – бормотал Вартанян. – Полк едва держится, немцы наседают – в любой момент прорваться могут. А здесь абсурд махровым цветом. Даже в голову не помещается, что такое возможно…

– Это у тебя не помещается! – съязвил Резун. – А для других – это серая обыденность. Они до войны так себя вели и теперь продолжают…

– Так, а ну прекратили эту агитацию! – встрепенулся Шубин. – Сидите отдыхайте! Что вам не нравится? Сказал же, разберутся!

– Вот злыдни! – скрипел зубами раненый Халевич. – Хоть бы покурить дали – всё отобрали, черти, даже часы!

Время текло, загибаясь причудливые знаки бесконечности. За дверью сменялись часовые, которые больше пользы принесли бы на переднем крае; по есть не дали, даже в питье отказали. Несколько раз партизаны подходили к двери, просили покурить, но те в ответ либо отмалчивались, либо ругались: мол, самим нужно, а вас всё равно расстреляют.

Шубин ненадолго провалился в сон, очнулся видимо день сменился ночью, но в подвале все осталось по-прежнему: горела лампочка; маялись люди. Злость прошла, вернулось спокойствие. Четыре месяца он бегал от смерти и вот, кажется, дождался… Иначе представлял её лейтенант; но уж если кто-то свыше решил проявить такую злую иронию, значит так тому и быть.