Тайна пансионата «Уют»

— Почему не понять? Понимаю, — отвечаю не сразу. Потому что вдруг тоже стало тяжело на душе: отчего Лена не вышла сегодня проводить меня?

Завьялова недоверчиво усмехается и негромко продолжает:

— И вот, когда Эдик признался, что сидит на мели, то есть без денег, сама напросилась чем-нибудь помочь ему. Он долго колебался, прежде чем доверился мне. Сказал, что давно приглядывается к «Бирюзе». Изучил маршрут, время прибытия инкассаторов. Но нужна машина. Можно бы угнать, да не умеет водить. Вот если бы я посодействовала, ведь у нас дома была своя машина, знаю, как с ней обращаться.

— И вы согласились.

— Ну, коль уж напросилась…

— А оружие? У Камилова изъят пистолет «Вальтер». Где он взял его?

— Это пистолет покойного отца Эдика. Привёз с фронта.

— А как обстояло дело с машиной?

— Неподалёку от магазина есть столовая. Там все таксисты питаются. Мы и решили воспользоваться этим. Машина нам и нужна-то была минут на десять. Кто из шофёров хватился бы её за это время?

Завьялова умолкает. Я задаю ещё несколько уточняющих вопросов, составляю протокол допроса, подаю ей ознакомиться. Она старательно читает текст и с убитым видом подписывает протокол.

— Куда меня сейчас — в тюрьму? А что будет с Эдиком? Поверьте, я больше виновата. Он, может, и не рискнул бы…

— Вы лучше подумали бы о своей судьбе, — говорю я тихо. Понимаю, что читать нравоучения — пустое занятие, оно мало кому помогает. И всё же мне по-человечески жаль эту девчонку. Поражаюсь её слепой влюблённости и жертвенному желанию обелить Камилова.

— Вы же мечтали стать артисткой. Отличная и благодарная профессия! А вас куда потянуло? И это при ваших-то способностях!

Завьялова поднимает на меня удивлённые глаза.

— Да-да, — говорю. — Видел вас в спектакле. Цыганку Машу играли. И очень даже отлично играли!

В глазах Завьяловой вспыхивает радость, но тут же гаснет.

— И вдруг такой срыв. А главное — ради чего?

— А может, ради кого? — снова сердито возражает Завьялова.

Что ж, значит, разговор наш можно считать законченным. Снимаю трубку телефона и вызываю помощника дежурного.

— Уведите задержанную.

А в моей голове уже теснятся думы о Камилове: что-то он завтра мне расскажет?..

12

Камилов входит в мой кабинет низко опустив голову. Что ж, на чудо в его деле рассчитывать ему не приходится, надо держать ответ. Камилов тяжело опускается на стул, бросает в мою сторону косой взгляд.

— Меня одного взяли?

Значит, ещё теплится надежда.

— Нет, — говорю. — И вашу сообщницу Завьялову тоже.

Он удручённо качает головой.

— Надо же… Так долго готовились… Всё вроде бы учли, всё по секундочкам выверили, и сорвалось!

— Рассказывайте, как было дело.

— Да ведь всё знаете, наверное, — отмахивается Камилов.

— А я вас хочу послушать… Говорите.

И он рассказывает. Так же подробно, как Завьялова. И всё сходится.

— Сколько мне дадут? — спрашивает Камилов. — Я ведь вам чистосердечно… Мог бы и промолчать…

А в тёмных глазах отчаяние.

— В салоне машины старались не наследить?

Он кивает.

— А следы всё равно оставили… Что ж вам не чистосердечно? Другого пути ведь и нет!

Камилов снова опускает голову.

— А насчёт срока наказания, — продолжаю, — так это не по адресу обратились. К тому же у меня к вам ещё несколько вопросов. Постарайтесь ответить так же «чистосердечно»… У вас в квартире изъяты не все деньги, похищенные в «Бирюзе». Где остальные?

Камилов долго молчит, потом с трудом зло выдавливает из себя:

— На знакомую потратил.

— На кого именно? Как?

— Серьги ей бриллиантовые купил…

И он рассказывает об Изотовой. Догадывается, что знаем о ней.

— А Нину, значит, в отставку?

Камилов горбится от вопросов, весь взмок. Но мне ещё надо вернуть его к истории с Ладыгиными, и я снова спрашиваю:

— Ну а что же вы о Пикулине не вспомнили? Отбывает срок парень, а мог бы стать отличным спортсменом. Интересовался, женились ли вы…

— Вы и об этом узнали?

— О чём? Расскажите!

И он опять рассказывает. Всё рассказывает! Под давлением улик, очных ставок, других доказательств его преступлений. Не успеваю записывать. А когда Камилова уводят, ещё долго с неприятным чувством вспоминаю его усмешки, недобрый взгляд.

Звонок телефона отрывает от невесёлых дум. Поднимаю трубку и слышу приглушённый голос Белова:

— Ну? Что у тебя?

— Всё в порядке, — говорю спокойно, — Завьялова и Камилов во всём признались.

— Вот и отлично! Теперь что ж — домой собираешься? Восьмой час вечера!

— Иду, Александр Петрович, иду! Если бы вы знали, как мне сейчас надо быть дома!

— Тогда не задерживайся!

В трубке раздаются гудки. Убираю в сейф бумаги и торопливо выхожу на улицу.

Ещё светит солнце, но воздух уже не такой жаркий, как днём. Взять бы сейчас с собой Елену и махнуть на реку. Вода, наверное, прелесть. А я ещё ни разу не искупался.

Но Лены нет дома.

— Пять минут как ушла, — говорит Екатерина Ивановна. — Надо же вам так разминуться!

— Одна ушла?

— Нет, со Славиком.

Жду Лену час, другой… И гнетущее чувство тоски и одиночества охватывает меня. В десять вечера осторожно прикрываю за собой дверь квартиры, спускаюсь по лестнице. Куда я иду? Зачем?