Тайна Обители Спасения

– Мамаша, позволь мне поговорить с Морисом, – перебила ее Валентина. – Я хочу сама объяснить ему все.

– Хорошо, дочка, – кивнула Леокадия. – Тогда садись рядом со мной: тебя же прямо шатает.

В самом деле, Валентина едва держалась на ногах.

– Нет, – ответила она, – я останусь здесь. Я сяду на колени к мужу.

И Валентина тут же исполнила свое обещание. Казалось, Морис потерял дар речи.

«Все-таки она слегка чокнутая, это точно», – подумала укротительница.

– Нам действительно нельзя терять ни секунды, – спокойно повторила мадемуазель де Вилланове. – В нашем распоряжении всего несколько минут, и за это время надо успеть все объяснить. Поскольку мы теперь не увидимся до великого дня.

Леокадия и Морис переглянулись.

– До какого дня? – переспросил узник. Валентина улыбнулась.

– Если вы будете обсуждать, сумасшедшая я или нет, это отнимет у нас драгоценное время, – произнесла она.– Я многое должна вам сообщить, и кое-что из этого, возможно, покажется вам странным. И все же уверяю вас, что я в своем уме. Одним словом, я буду говорить то, что считаю нужным.

Валентина положила руку на плечо Мориса. Теперь молодая женщина держалась спокойно и уверенно.

– Морис, вы мой муж, а я ваша жена, ибо такова наша воля, – продолжала она. – Не знаю, что нас ждет, умрем мы или будем жить, но наш союз должен благословить священник. Это нужно хотя бы для того, чтобы на могильной плите, под которой мы будем покоиться вместе, была написана одна фамилия.

– Послушай, что ты... – начала было укротительница.

– Позвольте, я продолжу! – остановила ее Валентина.

– Да, да! Пусть она говорит! – воскликнул Морис, с восторгом взирая на свою возлюбленную.

Валентина склонилась к нему и прошептала:

– У нас должна быть одна воля на двоих. Морис, я не буду просить вас, чтобы вы отдали мне обратно яд, который я вам принесла, но я изменила свое решение. Я не хочу им пользоваться.

В глазах молодого человека мелькнуло беспокойство. Снова улыбнувшись, Валентина добавила:

– Вы обещали мне, что без меня не примете его.

– Однако... – пробормотал Морис.

В это время послышались шаги тюремщика, приближавшегося к двери.

Валентина знаком приказала своему жениху молчать. Тот повиновался, но вдруг неожиданно заговорила мамаша Лео.

– Черт возьми! – воскликнула она. – Я-то думала, что мы собираемся устроить побег! Я надеялась, что малышка принесла с собой хотя бы несколько напильников: с этой двойной решеткой справиться непросто. Неужели вы думаете, что из этой тюрьмы легко выбраться? Может, вы решили любезно сказать охране: «Извините, пожалуйста, я хотел бы немного прогуляться!»? Я ведь уже продала свою ренту. Я уже договорилась с хорошим парнем – он не шибко сообразителен, но предан мне, как собака – чтобы он нанял для нас в городе людей. Затем он попытался бы завязать знакомство с кем-нибудь из здешних служащих... Но у вас в голове совсем другое!

Валентина и Морис переглянулись.

– Дорогая Лео, возможно, нам понадобятся ваши люди, – сказала Валентина, – возможно также, нам понадобятся и ваши деньги, хотя по-моему, я достаточно богата. Через час обстановка прояснится. Только не задавайте мне никаких вопросов. Я должна все рассказать Морису. Вернее, не все, а лишь то, что я могу рассказать, поскольку и сама кое-чего не понимаю.

Валентина замолчала. Когда возлюбленная Мориса заговорила снова, она была уже совершенно спокойна.

– Если бы кто-нибудь взглянул со стороны на ту ситуацию, в которой мы оказались, он заявил бы, что нам конец, – промолвила молодая женщина. – Страдания укрепили мою веру в загробную жизнь. В вечности наказанием для тех, кто горячо любил друг друга на земле и покинул ее, совершив преступление, должна стать разлука. Прошу вас, не спорьте со мной! Дайте мне сказать! Я решилась, потому что верю в справедливость Господа. Я и после смерти хочу быть вместе с Морисом. Я желаю, чтобы клятва, которую мы дали здесь, соединяла нас и на небесах. Поэтому я не прошу моего жениха умереть позорной смертью, бестрепетно взойдя на эшафот, но говорю любимому: «Друг мой, мы обречены на гибель. Я принесла вам надежду; не исключено, что это – лишь химера. Я умоляю вас, во имя вашей любви ко мне не пытайтесь оценивать мою идею с позиции здравого рассудка. Возможно, она экстравагантна, возможно, она безумна, какая разница? Ведь еще вчера мы собирались добровольно выпить яд!»

– Ну и дела! – пробормотала вдова. – Я не сплю, поскольку только что ущипнула себя до крови. Может, она говорит по-немецки или по-гречески? Пусть меня повесят, если я поняла хоть одно слово из вашей странной речи, милочка!

– А что скажешь ты? – нежно спросила Валентина, склоняясь к узнику.

– Я хочу того же, что и ты, – ответил Морис, – но я тоже ничего не понял.

– Не думайте, что я собираюсь обмануть самое себя, – тщательно подбирая слова, продолжала Валентина. – У меня почти нет надежды, потому что я вынуждена опираться на нечто ужасное... Но если нам все равно суждено умереть, Морис, не лучше ли умереть, сражаясь? Ведь ты такой храбрый! Что ты предпочитаешь, самоубийство или мученичество?