Тайна дразнит разум

Воркун и дядя Сережа одобрительно покачали головами, но сами рассудили иначе: «Нет ли тут диверсии?» Фабрика получила военный заказ на особую фанеру для самолетов. Бывшие однополчане организовали проверку: нет ли где вставной проводки тонкого сечения…

Они пошли в длинное здание с американской сушилкой. Леша настроился принять участие в осмотре, но Воркун шепнул ему:

— Завтра отъезд, займись своими делами…

На обратном пути Леша зашел на почту, написал письмо Груне и отнес его Вадиму. Тот охотно передаст письмо сестре. Брат Груни давно искал случая подружиться с вратарем. Вадим даже согласился ходить с Лешиной кружкой и продавать красные флажочки.

Леша знал, что он не скоро вернется в родной город. Юноша представил исправительный лагерь, Лосиху, Ерша и вдруг вспомнил почтовый ящик на двери милиции. И вспомнил не случайно: Груня пришлет письмо в лагерь, а там, поди, Анархист будет следить за новичком. Если матрос поймет, почему Груня не откликнулась на его записку, — убьет соперника.

И все же Алексей не забрал свое письмо обратно. Он крепко пожал руку Вадиму:

— Пусть Груня навестит мою мать…

— Обязательно навестит! — заверил брат Груни. Вышел из склада и шапкой, белой от муки, помахал вслед вратарю…

В проходной курорта Герасим вручил Алеше повестку из трибунала. Сторож запустил пальцы в бороду, виновато сощурился, но почему-то промолчал, явно что-то скрыл. Алеша тоже не стал откровенничать: Воркун запретил говорить даже матери о неизбежном приговоре трибунала.

Дома Лешу поджидали нежданные гости — Нина и Калугин. В шутливой форме Николай Николаевич упрекнул юношу за то, что тот бросил девушку среди болот, и поинтересовался результатом охоты.

Леша вспомнил горящий шалашик и немедля сообщил о пожаре на фанерной фабрике. Председатель укома насторожился. Возможную диверсию со шнуром тонкого сечения он перевел на свой язык:

— Если поджог без поджога, то здесь, голубчик, одна рука, один почерк. — Он пальцем провел зигзагообразную линию: — Нуте?

— Конечно, Рысь. А ему, может, помог Ерш.

— Сомнительно, друг мой, чтобы матрос остался в Руссе. — Калугин снял очки. — Пашка Соленый не объявился?

Алеша отрицательно мотнул головой и решил вытащить «занозу». Соленый скрылся от агента совсем не потому, что его предупредила Груня. Сегодня Воркун спросил: «Не могла Груня навести тебя на ложный след?» Возможно, и Николай Николаевич заподозрил Груню? Юноша решительно заявил:

— Только не Груня! Скорее, Герасим. Он, по словам Сени, и на допросе вел себя странно: пугливо пялил глаза на ершовский браунинг. И сейчас, в проходной, затаился…

Калугин молчал. Алеша показал повестку в трибунал. Теперь Нина знала, что он работал стажером в угро, и не сомневалась, что «тройка» вынесет ему лишь словесное порицание. Она заговорила о другом:

— Приятная весть, Алеша, — она глазами указала на Калугина, — Николай Николаевич согласился вести краеведческий кружок. Ты как?

— Первый запишусь! — Он с благодарностью посмотрел на гостей и подумал: «Неужели учитель пришел ради меня?»

Калугин вынул из кармана толстовки листок, надел простые очки и глазами пробежал список литературы.

— Все эти книги, голубчик, мы получим у Вейца, но Абрам Карлович просил нас выделить ответственное лицо и сам же подсказал кандидатуру. Ты частый посетитель его библиотеки, друг мой?

— Я беру у него книги, которые есть даже в городской библиотеке.

— Почему? Нуте?

— У него золотое правило: возвращая книгу — расскажи о ней!

— Действительно золотое, друзья мои! — воскликнул краевед и мечтательно проговорил: — Вот бы такое правило по всем библиотекам мира!

Принимая список литературы, Леша опять напомнил о повестке в трибунал. Однако и Калугин отмахнулся панамкой:

— Заниматься будем на Успенской, в строительном техникуме…

Алеша проводил гостей, вернулся домой и удивился, что мать тоже не стала говорить о трибунале.

Вечером зашел Сеня. Он тоже удивился: застал приятеля дома. Обычно в это время Леша занимался у профессора.

— Что я вижу, — подмигнул чекист, — никак благородная измена?

Леша показал другу список литературы и повестку в трибунал. Ему не хотелось думать о встрече с ученым-криминалистом. Однако встреча произошла раньше, чем он предполагал…

Утром, за два часа до заседания трибунала, Леша подметал пол и услышал торопливые шаги, «Оношко», — мелькнуло у него в сознании, и он снова почувствовал, как на хорошее настроение наслоилось беспокойство.

Кругленький раскрасневшийся Аким Афанасьевич вкатился в открытую дверь точно шаровая молния и мягко закружился по комнате, поднимая вокруг вихрь табачного дыма, жестов и слов. Говорил быстро, горячо, обращаясь к оторопевшему юноше:

— Что случилось, мальчик мой? Почему не пришел вчера? У тебя бледный вид. Я так и подумал: заболел…