Тайна дразнит разум

А вскоре душа актрисы совсем потеплела: в художественной галерее он любовался древними иконами, а в Кремле жадно слушал колокольный звон. Нет, нет, он не такой, как все мужчины: строгий и добрый, умный и скромный — с ним легко, интересно. Именно он незаметно подвел ее к решению — покончить со многими увлечениями: «Много целей — мало проку», «С курса не собьешься, если видишь маяк». Ее маяк — борьба за равенство и свободу женщин. Она подала заявление начальнику милиции: «Прошу освободить…» Ответ доставил сотрудник угро: «Сначала накрой Алхимика».

Операция «Алхимик» проводилась совместно с чекистами. Муравьева опережала других участников, значительно сократила круг лиц, взятых на подозрение. Ее оперативность не осталась без внимания начальника ГПУ. Воркун предложил ей вакансию чекистки. Она отказалась, но обещала помочь в поимке диверсанта.

И так случилось, что в день ареста Алхимика она напала на след опасного контрреволюционера. Ольга вышла из гостиницы. Буяновская улица пахнула трактиром. Трудно понять, почему на вывеске чайной обозначен город Львов. Открытые окна первого этажа источали запахи лука и селедки. Голодный пес, задрав морду, ждал подачки. На крыльце худенькая девочка в желтеньком платье качала тряпичную куклу с одним глазом-пуговицей. Чья она? Где ее мать? Жаль, что не прихватила гостинцев. Ольга ласково подмигнула юной новгородке. Ее упругая косичка, похожая на хвостик, выжидательно застыла.

В прокуренном помещении под низким потолком мельтешили мушки. За столиками потные бородачи опустошали малые и большие расписные чайники с золотистыми носиками. За грубым прилавком, на фоне граммофонной трубы, суетился толстячок в фиолетовой шелковой рубахе под темным замасленным жилетом:

— Что прикажете, красотка?

Она выбрала длинный леденец, обвитый яркой лентой, с бумажной бахромой на концах. В это время из дверного проема кухни выплеснулся звон битой посуды. Туда бульдогом рванулся хозяйчик и яростно загавкал:

— Высчитаю до копейки! Подбирай, кобыла!

Он схватил бы оцепеневшую посудомойку за волосы, но его рука повисла, словно подрезанная. Толстячок развернулся и онемел: ему улыбалась синеглазка в матросской блузке.

— Не трогать и не обзывать! — Врубила она стальным голосом, сохраняя детскую улыбку: — А за битое… получи…

В руке Ольги зеленела новенькая трешка. Заступница предупредила, что вернется проверить уговор и тепло взглянула на простоволосую, костистую женщину в мокром платье.

— Тебе положен передник. Требуй! Как зовут-то?

Большие темные глаза Матрены светились изумленной благодарностью. Ольга смекнула, чья дочка мается на ступенях, и взяла мать за оголенную, натруженную руку:

— Выйдем на крылечко…

Хозяин опомнился, бросился следом, но не успел и рта разинуть, как его осадил детина с белым от муки лицом:

— Цыть! — приказал он хриплым, пропитым голосом.

Скорее женским, чем агентурным чутьем Ольга расценила поступок верзилы не рыцарским, а эгоистическим, далеко прицеленным — познакомиться с Матреной.

Пока Ксюша распеленывала конфету, Ольга уже выяснила, что Матрена вдова, до чайной работала уборщицей, что второй год ютится с дочуркой в подвале. Судомойка указала в сторону Венского сада, где на эстраде выступала Берегиня, и обещала вернуть деньги:

— Тут нам, вдовым, помогают. — Оказывается, в Новгороде о сиротах заботятся добрые люди во главе с Калугиным: — Миколаевич у нас и на дому бывал. Ксюше баретки принес…

Они расстались подругами: младшая обязательно зайдет к старшей, а Матрена и Ксюша навестят ее в гостинице.

В концерте вместе с Ольгой выступает талантливый скрипач Додик Гершель. Месяц назад его избил лабазник с Буяновской улицы. Отец Додика расценил это как выпад русского против еврея. Однако сын не усмотрел в этом хулиганстве антисемитизма и не стал возбуждать судебного дела, да и грузчик пригрозил ему: «Пикнешь — прикончу!»

Все заработанное Додик отдавал отцу, а тот отказался оплатить ремонт раздавленной скрипки. Ольга организовала сбор денег: даже баянисты пожертвовали по трешнице.

Благодарный Додик проникся к Берегине доверием и показал ей хулигана. Грузчик в Хмельном саду освежался пивом. Приходил всегда запорошенный мукой: даже ресницы усыпаны.

Сотрудница угро, конечно, признала в нем «защитника» Матрены и окончательно убедилась, что лабазник не рыцарь, а прожженный негодяй, который почему-то никогда не смывал с лица муку.

После концерта в Хмельном саду Ольга вернулась к себе в гостиницу и встревожилась, когда в коридоре увидела притихших Матрену и Ксюшу. Вдова закрыла дверь номера на задвижку:

— Пришел Белый сильно выпивши, — рассказывала она дрожащим голосом. — Принес гостинцы, водку и баранью ножку. «Поджарь», — говорит, а сам глаз не спускает с доченьки. Чую неладное. И только он вышел до ветру (у нас-то нужник за сараем), я схватила Ксюшу и бегом к тебе…

— Молодец! Теперь выслушай внимательно. — Ольга прочитала словесный портрет Чвана, полученный от начальника ГПУ — «Роста высокого. Приметны надбровные дуги. Нос усечен. Толстогуб. Руки и грудь волосатые…»