Тайна дразнит разум

— Не поверишь, дружище! — притворно засмеялся Воркун. — В нашем взводе был вечно пьяный солдат. Даже на гауптвахте пел, плясал, хохотал. А взводный чесал затылок: «Кто приносит?» Следил, как за вражьим снайпером. Никаких улик! Лишь третья медкомиссия разгадала: у него желудок — природный самогонный аппарат: что ни съест — пьян. Списали «по чистой».

Историк мечтательно зажмурился:

— Через сто лет наш разум превратит желудок в фабрику эликсиров: «сок долголетия», «капли от рака». — Он распахнул черные глаза, полные внимания: — Что с Тамарой? Который день?

— Восьмой! Боюсь, как бы того… Извелся…

Три года назад в Старой Руссе на собрании верующих жена Ивана призвала христиан пожертвовать церковные ценности на спасение голодающих волжан. Беременную избили. Она скинула мертвенького…

Николай Николаевич заверил, что в больнице ребенка примут благополучно и, пригубив вино, спокойно спросил:

— Чего звал, голубчик?

Нервно глянул Иван на телефонную трубку и пробасил:

— Хочешь послушать мнение Шарфа о себе?

— И ты ради этого сорвал меня с охоты? — Он строго заглянул в голубые глаза приятеля: — Нуте?

— Ох, это твое «нуте»! — Иван глотнул водки и, нисколько не хмелея, оглянулся на тяжелые дверные шторы: — Вчера опять беседовал с Фуксом. И вспомнил твои слова: «В Москву с пустым портфелем не ездят». Так вот, старина, есть о чем писать в ЦК. Твои сигналы, что у нас нет центральных газет, что перетасовка кадров — тактика заговорщиков, что Григорий создал подпольный кружок, что Дима Иванов выдал их, — все это полностью подтвердилось…

Машинально нюхнув корку хлеба, чекист наклонился к столу:

— Фукс знал больше, чем выдал в первый раз. Юморист рассказал об одном конспиративном заседании: речь шла о предстоящем съезде. Они хотят выдвинуть Зиновьева содокладчиком генсека и подбросить делегатам «Заявление ленинградской организации», которое уже подписал москвич Каменев. Каково?

— Все закономерно, батенька: Каменев — штрейкбрехер революции номер два. Это надо было ожидать после разведки Ларионова. — Калугин чувствовал, что Иван недоговаривает: — И все?

— Нет! Фукс назвал тех, кто был в доме Зиновьева, в частности — Клявс-Клявин, Дима Иванов, Уфимцев, Творилова и, представь… Рахиль с Пискуном!

— Не удивительно! Архивариус пишет биографию Зиновьева. Тебе это известно. Не валяй дурака. Что случилось?

— Поздравляю, дружище! Ты попал в точку! — Иван глотнул пшеничной, откусил селедки и, оглянувшись на телефон, бодро улыбнулся: — Ты прав насчет Хутыни. Вчера там накрыли приживалку Алхимика, а потом и самого. Обоих доставили сюда. Пока молчат как немые…

— А обыск что дал?

— В городе ничего. Теперь Смыслов шурует в Хутыни.

— Я же не стану ему помогать. Довольно мямлить!..

Звякнул долгожданный звонок. Трубка дрожала от радостного голоса дежурного по ГПУ. Захлебываясь от счастья, Иван облапил друга:

— Оба здоровы! У меня сын, сын! И в честь тебя назовем Николкой! Октябрины за мной!

Оглушенный восторженным басом счастливца, Калугин готов объяснить странное поведение тревогой за Тамару. Но вот схлынул восторг, а в глазах Ивана снова маячит беспокойство. Он поднял объемистую рюмку:

— Давай за Николку! Давай до дна! — И тут же выпалил: — Ночью сгорел ваш дом: Анна Васильевна в Колмове…

Калугин не заметил, как выпил водку. А чекист бросил пустую рюмку на пол и кулаком ударил себя в грудь:

— Я! Я во всем виноват! Надо было прямо гнать на извозчике. Я бы застал их на Дворцовой. Ведь поджег-то Алхимик! Он не успел отмыть керосин от рук, как его взяли. — Иван схватил себя за голову. — Дурак! Дважды дурак! Черт меня дернул брякнуть: «Спрячь тетрадь». Анна Васильевна искала ее в горящем доме! Когда я прибежал, старушка не узнала меня, только махала обожженными руками: «Где тетрадь? Где тетрадь?»

Колмовская психиатрическая, первая земская больница России, находилась за городом, на берегу Волхова, напротив Антонова. Желтые корпуса с зарешеченными окнами примыкали к парку, который зелеными волнами скатывался к реке. Здесь обычно прогуливались душевнобольные.

Горе оголяет совесть. Он, идя на свидание, упрекал себя за то, что мало уделял внимания матери. Казалось, что она готова была сжечь малиновую тетрадь, а на поверку — бросилась в огонь…

Ясноглазая доктор Передольская (сестра профессора) молча провела посетителя в палату, в которой когда-то лечился Глеб Успенский. Старушка с опаленными волосами на миг узнала сына и потянулась к нему забинтованными руками:

— Ты нашел тетрадь?

— Да, мама, нашел, — впервые солгал он матери. — Теперь дело за тобой: быстрей возвращайся…

ОТВЕТ КАЛУГИНА

Новгородская земля, измученная суховеем, повернулась лицом к солнцу: давно пора освежиться. А спасительные дожди чаще всего приходили с юга, со стороны Ильменя. Вот и сейчас от широченного плеса отделилась темная тучка и набухшей губкой ползла к городу. Липовая аллея, прикрывавшая стену крепости, примолкла, а галки заметались над кремлевской башней, словно к их гнездовью кралась кошка.