Тайна дразнит разум

Солнце в рыжем кольце. Третий день в городе пахнет далекой гарью. Где-то горят леса. Калугин зашел в губисполком: поинтересовался мерами борьбы с огненной стихией. Его отец, лесничий, спас от пожара лесной массив, а Новгородчина — одни деревья да болота. Зато Новгородская земля — мать великих рек Волги и Днепра. Особо краевед восхищался тем, что родная природа — лик противоположностей: низменности и Валдайской возвышенности. А сколько здесь глубинных вод! Они выступают на поверхность то блуждающим озером, то падающей рекой, а то старорусскими искрящимися фонтанами. Историк мечтал о том времени, когда сюда потянутся люди с философским складом ума, и, покидая Новгородчину, будут очарованы метаморфозами местной природы.

Не случайно Курт Шарф покинул Новгород с мечтой скорее вернуться сюда, в мир зримых противоречий. Они, разумеется, всюду, но нерасколотый орех никого не питает.

Юные помощники ждали Калугина там, где им было указано, — на пустыре возле «пещеры Лейхтвейса». Теперь появлением в этом месте никого не удивишь. Газетные заметки о тайне дома № 6 вызвали у горожан такой интерес, что началось буквально паломничество к заброшенному подземелью.

Провинциальные слухи нарастают по закону морской волны: с каждым пересказом гребень новостей поднимается все выше и выше, пока девятым валом не обрушивается на голову обывателей. Сначала говорили о чудесных хоромах Великого Новгорода, затем добавили замурованную дверь подземного хода, потом присочинили о найденных сокровищах боярского происхождения. И вдруг сегодняшний номер «Звезды» с последней заметкой «Тайна дома № 6»: вывод специальной комиссии — нет ни старины, ни подземного хода, ни боярских драгоценностей. И сразу спад любопытства, на пустыре тихо.

Однако Калугин стоит за кустом бузины, растущей на развалинах казимировского особняка, и пристально смотрит на открытое окно дома аптекаря. Что же держит тут краеведа?

Фома давно сигналил, что аптекарь Гершель скупает у населения не только старинные монеты, но и золотой хлам. Однако первая версия: «Гершель — Алхимик» — отпала. Питерские дантисты, как установила экспертиза, получают новгородское золото высшей пробы, единое по своей структуре. Ясно, что из лома не получишь однородных слитков 96-й пробы. Да и Рахиль Гершель, коммунистка, не допустит, чтобы ее отец спекулировал золотом. Значит, Алхимик — одно, а провизор — другое: первый — уголовник с размахом, но и второй тоже заслуживает пристального внимания.

Младшая дочь Гершеля Роза сказала Глебу, что ее отец собирает старинные деньги для своего брата нумизмата-ленинградца. А Воркун установил, что питерский нумизмат, работник полиграфии, активно участвовал в дискуссии на стороне Троцкого. Два брата — два крайних звена нашлись, но где третье? Аптекарь, по свидетельству его детей и Фомы, никуда не выезжает из Новгорода. И Роза своего дядю, нумизмата, видела только на фото. Кто же доставляет золото троцкисту?

Вспомнился эпизод пятого года: группа рабочих двинулась на жандармов, а мать вцепилась в дочь, революционерку. Так он вцепился в одну догадку. Нельзя ли привлечь Берегиню? Ее баянисты отказались бесплатно выступать в Доме юношества. Актрису выручил скрипач Додик Гершель; она дружит с ним, бывает у него в доме, принимает участие в семейных концертах. Роза без ума от «Вечернего соловья». Не пойти ли на заключительный концерт Яснопольской, пойти с мамой, Розой и Глебом? А потом пригласить всех к себе на чашку чая? «Нет, нет, — поймал он себя на корыстной мысли. — Я просто хочу ее видеть, и видеть ежедневно».

Отметая безумное чувство, Калугин заставил себя вернуться к задуманной операции с ребятами. Он заговорил с ними о важности постоянных упражнений:

— Тренировка, друзья мои, совершенствует навык быстро и точно разбираться во всем. А начнем с малого, — он подсел к Сереже. — Поэт чуток к звукам. Запоминай шелест листвы, травы; пение птиц и голоса людей. Сиди здесь и все лови. Потом воспроизведешь. Задание ясно, голубчик?

— Я слышу голос аптекаря.

— Отлично! Запоминай. — Учитель придвинулся к Филе. — Дружок, разведчик, примечай у человека все: костюм, походку, лицо, зонтик, папиросу, платок…

— А ежели он не один?

— Всех фотографируй: сначала глазами, потом аппаратом.

— Дашь? — Крепыш ударил себя в грудь. — Не смоюсь!

— Верю! И устрою учеником в артель «Фотография». Хочешь?

— А штуковину не отберешь?

— Подарки не отбирают, голубчик, — свой добрый поступок учитель закрепил взаимным обязательством: — А не продашь?

— Нет! Ручаюсь! — подкрепил я, поясняя: — Мы с ним организуем детскую команду. Он будет капитаном…

Ребята далеки от политики. Они, конечно, не подумали о том, что их вовлекают в «подпольную слежку». Для них упражнения в наблюдательности — подготовка к путешествию в «подземный Новгород». Другой разговор со мной: он пригласил меня прогуляться:

— Голубчик, ты как-то обмолвился, что Роза тебе родня?

— Да! Старшая дочь аптекаря Юлия — жена моего дяди Гони. Они вместе приехали с фронта: медсестра и врач.