Тайна дразнит разум

Воркун заметил в руке друга книгу и глазами спросил: «О чем она?» Тот, рассказывая о противоречивом мировоззрении Федорова, вспомнил о недавнем споре в большой коммуне. Там свой устав, совет, свои дежурства и общая столовая, где завтраки, обеды и особенно ужины сопровождались обсуждением новостей и оживленными дебатами. В последнее время умами коммунаров завладел первый «Ленинский сборник». В нем — замечательные письма Ильича к Максиму Горькому. Горячую перепалку вызвала ленинская реплика: «Я считаю, что художник может почерпнуть для себя много полезного во всякой философии».

Пучежский считал: «Вредная философия вредна всем». Коммунары, разумеется, не зря пригласили к себе Калугина. Они общими усилиями отбили атаку губполитпросветчика. Тот признал, что диалектику подарил нам идеалист Гегель. Но Калугин остался недоволен собой: не сумел назвать художника, черпающего полезное из всякой философии.

А сейчас у него в руке книга религиозного утописта, идеи которого волновали титанов русской литературы: Толстой, как и Федоров, войне противопоставил вселенский мир; Достоевский увлекся космическими фантазиями Федорова.

Насколько нить интуиции сложна, запутана, скрыта, настолько она в конечном счете ясна и продуктивна: связь-то меж большевиками и Федоровым в одном отношении оказалась вполне реальной, Федоровский призыв к сознательному овладению природой средствами науки и техники, к выходу в космос, а главное, дерзновенная мысль управлять эволюцией — все это широкомасштабно и прогрессивно. Вот и ленинский план электрификации России удивил даже фантаста Уэллса!

Тем временем чекист, прощаясь с другом, глазами стрельнул на белое здание губкома:

— Новый секретарь тоже латыш, а не проводил земляка…

«Явно прозревает», — обрадовался Калугин и подбросил ему еще факт для размышления:

— Ты знаешь судьбу Александра Мартынова?

— Секретаря горкома комсомола перевели с повышением.

— А он не спешил, задержался, так новый руководитель Клявс-Клявин выпроводил его отсюда в Питер с милиционером, словно уголовника. А ты говоришь — «с повышением»…

Цветущие тополя Летнего сада сбросили на Кремль миллионный десант белесых «лохмачей». Пух влетал в окна, забивался в пишущие машинки, типографские станки и скатывался в фитили, грозя вспыхнуть бездымным порохом.

Вспомнилась гражданская война. «Видать, битвам не будет конца. И сколь проще сражаться с открытым врагом. Пискун по документам коммунист, а кто он на самом деле? Он свой и не свой. Он с нами и не с нами. Как уличить его многоликого? Пучежский однобок: с ним бороться проще», — думал Калугин, направляясь на Торговую сторону.

ТРОИЦА РУБЛЕВА

Разновысотные фермы железного моста походили на «американские горы». Свежие сосновые доски благоухали: здесь все еще плотничают. Калугин посуровел, глядя на мостовиков. Он, член комитета содействия автопробегу, зашел в горсовет и предупредил начальство: «Телеграфирую Енукидзе, если в срок не закончите покрытие моста».

На Московской улице, которая для новгородцев была своим Невским, бородач в белом переднике, громыхая тележкой с белым ящиком, горланил: «Мо-о-ро-же-е-ено-е-е!»

Коршуновский магазин занимал перекресток, напротив Соловьевской гостиницы, где в XIX веке останавливался Герцен и где, возможно, штудировал «Феноменологию духа» Гегеля.

Коршунов принимал на комиссию не только костюмы, мебель, фарфор, музыкальные инструменты, диковинные безделушки, но и редкие ноты, альбомы, книги.

Историк давно разыскивал «Феноменологию духа» с пометками Герцена. И вот неделю назад телефонное приглашение: «Николай Николаевич, вас ждет Гегель». Вспомнилось об этом не без улыбки. В магазин наш герой бежал с Минусом и Плюсом: собаки увязались за ним. Действительно, Гегель! Даже издан до новгородской ссылки Герцена, но, увы, никаких пометок. И тот же Коршунов раздобыл ему гегелевскую «Эстетику», так что посещение историком комиссионного магазина не в диво хозяину. Другое дело — разговор с ним о золотой модели.

Коршунов — нэпман с размахом: свой дом с магазином, дача, яхта и ларек с напитками (славился черный бархатный портер), а теперь задумал арендовать пивоваренный завод. Человек большой культуры, гипнотизер, он комиссионку превратил в своеобразный клуб, где посетители играли в шахматы, музицировали и читали свежие газеты.

Обсуждать международные новости с торговцем не хотелось. Калугин решил сориентироваться на месте, не забывая о том, что Коршунов гипнотизер: с ним надо быть настороже.

Магазинная дверь извлекла из подвесных валдайских колокольчиков музыкальный перезвон «Дар Валдая». Под эту мелодию историк переступил порог лавки.

Прохладный зал, заставленный вещами, пахнул нафталином и крепким табаком. Голландский буфет петровского времени, высокое кресло в готическом стиле, инкрустированный столик с тульским самоваром — все потеснилось в угол, уступая место белому длинному роялю на трех тонких ножках фирмы «Стейнвей». Не здесь ли третий частный музей?