Говорил с регентом. Он дал слово, что бросит церковный хор. Неужели солистка не сделает вывода?
Десятый съезд партии. Новая экономическая политика: допускаются частная торговля и частные мелкие предприятия. Карп кричит: «Революцию рубят под самый корень!» Калугин говорит о временном маневре в области экономики. Хорошего, конечно, мало: я нажимал на местных купцов, а теперь изволь охранять их карман. Дзержинский тоже с Лениным…
Открытие горсовета (двадцать два члена РКП, трудовики, беспартийный). Продразверстка заменена продналогом. Еще не объявлена официально свободная торговля, а на базаре уйма продуктов. И не тронешь: «Я сдал продналог. Отвались!»
У Карпа другая крайность. «Надоела мне, говорит, голодуха да нехватка. Хочу пожить всласть». Молод еще!
Война мало разорила старорусскую землю, каждый сотый горожанин — торгаш. Долгополов опять открывает магазин. Федосеев берет в аренду мастерскую фанерных изделий. Запестрели вывески частников. Карп спрашивает: «За что же боролись, за что проливали кровь — шли на жертвы?» Он за оппозицию! Его настроение тревожит меня. Надо напомнить ему нашего отца-подпольщика, нашу первую маевку, наше знакомство с Горьким в 1905 году.
Пригласил Карпа в парк. Лучшие воспоминания связаны с курортом, где побывали Добролюбов, Менделеев, Достоевский, Кустодиев. Наше знакомство с писателями началось с поэта Фофанова. Чахоточный, с трясущимися руками, он читал нам свои стихи, полные горечи, уныния. Но однажды Константин Михайлович гневно продекламировал:
Мы с Карпом заинтересовались: кому конкретно ставят ножку? Фофанов подвел нас к высокому усатому курортнику в черной широкополой шляпе и сказал: «Алексей Максимович, эти юноши по вашу душу». После беседы с Горьким мы стали еще больше помогать отцу. Распространяли листовки. Охраняли маевку. И кажется, оба прошли один путь. Откуда же у младшего тухленький душок? Мечтает о сытой жизни нэпмана. Узнал бы об этом отец — в гробу перевернулся бы!
Моя попытка образумить брата кончилась тем, что я первый раз не смог выйти на службу. Врач категорически запретил верховую езду и рекомендовал «избегать сильных волнений». Тамара достала мне редкое лекарство. Что это, долг медсестры или нечто другое? Мне кажется, она тянется ко мне, но между нами крест и Карп. Брат затаился, как тигр перед прыжком.
Встретил регента. Он мечтает руководить хором в Народном клубе. У него богатая библиотека. Я попросил книгу о лошадях — обещал занести.
Воскресенье, а настроение совсем не воскресное. В монастыре епископ Дмитрий провозгласил здравницу в честь свободной торговли. Еще бы! В Гостином дворе открывается магазин церковной утвари. Нэп — животворная вода для церковников. Свечки ставят за новую политику. Вся сволочь недобитая повалила к чудотворной. Не допущу!
Ланская умоляет не трогать «святыню». Еще нелепость! Вызвал Солеварова. Взял старосту за горло: либо икону сюда, либо сам к стенке!
Духовенство состряпало жалобу на меня. Председатель укома — ярый атеист, а выступил против изъятия иконы. Говорит: «Не спеши!» Его ход мысли напоминает Дзержинского: убеждать, перевоспитывать, просвещать. Нет, слишком долгая история! Нам быстрей нужен коммунизм, а коммунизм и религия несовместимы! Изъять икону!
Объявился Ерш Анархист. Хочет быть художником, просил посодействовать. Наведу справку о нем, — тут спешить нельзя. Одно приятно в нем — безбожник!
Церковники распустили слух, что чудотворная покарает меня, если я заберу икону. Запахло травлей.
На курорте Оношко с дочкой. Первые слова профессора: «Сажали коммуну, а выросла богадельня!» Попы готовят вынос иконы Старорусской богоматери в Леохново. Я против церковного хода. Со мной Карп, Оношко, Вейц и председатель исполкома.
За круглым столом дискуссионный клуб. Карп против частных магазинов и концессий. Калугин говорит: «Отступая, мы наступаем!» — «Это игра слов! — возражает Оношко. — Капитализм, как змея, лишь голову пусти — хвост пролезет!» Воркун осуждает коммунистов Алексеева, Рассаукина, Павловского: вышли из партии. Брат тоже грозится бросить партбилет на стол укома, но не бросит: я уж знаю. Приближается чистка партии.
Тамара любит меня, но креста не снимает. Чем пронять ее? В парке встретил Нину Оношко, нарочно прошелся с ней: может быть, ревность поможет?
Началась травля: телефонный звонок от имени Старорусской владычицы. Подметная записка: «Не тронь богоматерь, иначе она покарает тебя!» А сегодня в окно кабинета подбросили фанерную икону с дикими глазами владычицы.
Вечером опять с Ниной. Она во всем белом. Тамара видела нас, но не сдается. Что еще придумать?