Тайна дразнит разум

Николай Николаевич надел валенки и бесшумно спустился в столовую, где Сеня и Тамара Александровна украшали круглый стол, освещенный верхним электрическим светом.

Прихожая загудела голосами. Там Иван встречал гостей с подарками. На открытие коммуны пришли Пронин, Люба Добротина, Федя Лунатик и мастер Смыслов, фронтовой друг Воркуна. А вскоре явились Груня с Алешей.

Стажер только что вернулся из деревни. Он успел переодеться, но не успел побриться. Его встревоженные глаза остановились на председателе чека. Тот молча спрашивал: «Где же Анархист?»

Груня поняла безмолвный диалог молодого чекиста с начальником и твердо заверила:

— Придет!

Она потянула Лешу к большому граммофону, но стажер повернулся к Ивану Матвеевичу.

— Я выяснил, — начал он простуженным голосом, — в уезде две именитых знахарки. И ни к одной Ерш не обращался…

— Удрал, значит? — сощурился Пронин.

Праздничное настроение оказалось под угрозой. А тут еще профессор Оношко пожаловал.

— Сколько лет, сколько зим! — раскланялся толстяк, вытирая платком мокрое лицо. — Коллеги, я искренне соскучился по вас. Что у вас нового?

Воркун заговорил о новой коммуне, а Николай Николаевич подумал: «Криминалист наверняка был у хозяина коллекции». И действительно, Аким Афанасьевич объявил, что у Вейца очередное осложнение на горло…

— Он уполномочил меня, дорогие коллеги, поблагодарить вас за приглашение и просит извинить его…

— Профессор, голубчик, вы сполна рассчитались за коллекцию старинного оружия?

— О нет! — Толстяк попросил разрешения закурить трубку. — Я дал задаток. Мне предстоит поездка в деревню: надо ознакомиться с покупкой…

— Вы покупаете, батенька, для себя или учреждения?

— А что, коллега? — осторожно пустил дымок Оношко.

— Мы открываем музей…

— Следовательно, идея Рогова наконец-то восторжествовала?!

— Уточняю, голубчик, — Калугин рукой показал на Воркуна и Пронина, — мы никогда не возражали против музея. Но противились против преждевременного изъятия популярной в народе иконы.

— А теперь, коллеги?

— И теперь еще рано брать икону, но время открывать краеведческий музей. — Николай Николаевич сослался на дневник Рогова: — Оказывается, батенька, вы подсказали идею с местным музеем…

— Старинный город! Разумеется!

«И ты же, профессор, указал первый экспонат — чудотворную икону», — мысленно досказал Калугин, приглашая петроградского гостя к накрытому столу:

— Голубчик, очень похвально: ваша инициатива открыть музей и ваш дар музею!

— Какой дар, коллега?

— Вейцевская коллекция.

— Позвольте! Я еще не хозяин ее!

— А мы поможем вам стать хозяином — заплатим остальное.

— Но я еще и в глаза ее не видел!

— Увидите! — Калугин вынул из кармана толстовки блокнот: — А предварительно, батенька, ознакомьтесь с описью. Множество экспонатов! Огромные деньги!

Принимая опись, толстяк зафыркал трубкой:

— Странно… сам хозяин коллекции Абрам Карлович не имеет инвентарной книги. — Криминалист вскинул глаза: — А у вас откуда, коллега?!

Николай Николаевич показал на притихшего стажера:

— Алексей Смыслов только что от Екатерины Романовны…

— Позвольте! Все экспонаты уже в ящиках?!

— Да, батенька, лежали в ящиках без упаковки. А теперь каждый экспонат завернут в паклю, как яичко. — Опять жест в сторону Леши: — Гордитесь вашим учеником! Нуте?!

Ученый-криминалист перевел взгляд на председателя чека. Видимо, Пронин успел сообщить профессору о «нелепом» поступке «ученика Калугина и Воркуна». Аким Афанасьевич трубкой прикрыл улыбку:

— Нет, коллеги, пока юноша был моим учеником, он поступал логично. — Оношко навел трубку на Калугина: — Но как только он перенял от вас искусство мыслить шиворот-навыворот, ваш ученик наперекор здравому смыслу выпустил из рук матерого волка…

— Не волка, а человека! — вставила Груня, сверкнув глазами.

Все удивленно посмотрели на черноокую девушку. Она стояла возле граммофона и, казалось, ждала конца скучного разговора, чтобы пустить веселую пластинку.

Пронин назидательно сказал ей:

— Товарищ Орлова, иной человек опаснее волка.

Мастер Смыслов решил, что девица не знает, какую штуку выкинул Ерш Анархист.

— Мой племяш, ёк-королек, слишком доверчив, — сказал он, хмуря поседевшие брови. — Еще молокосос! В ком хотел пробудить совесть, елки-палки?! Ерш колючий и слюнявый, крючок ему в глотку!..

Груня молча играла кончиком длинной косы. Ее вызывающую позу и чуточку насмешливое выражение лица Калугин разгадал правильно и вспомнил недавнюю уверенную реплику Груни: «Придет!»

Начальник чека ждал Анархиста до конца рабочего дня. Теперь в голосе Пронина зазвучала нотка угрозы:

— Срок истек! Начнем действовать иначе…

Он не раскрыл значения слова «иначе», но Калугин и его друзья поняли: с утра он бросит всех чекистов на поиск Ерша, а младшего Смыслова отправит в трибунал.

Дядя Сережа считал, что второй раз он не имеет права заступаться за родственника:

— Эх, племяш, и лагеря отведал, а ума не набрался!

За круглый стол Груня села последней. Она взяла Лешину руку и придвинула ее к своей:

— Мы с Алексием не пьем зелье…

— Ёк-королек, да ты никак баптистка?