Диссиденты в СССР появились задолго до того, как прижилось само слово. Один из бывших диссидентов, академик И. Шафаревич, правильно заметил, что евреи в России почти автоматически попадают в эту рубрику — «малый народ». Мудрено было бы им в нее не попасть. Он, однако, не захотел бы заметить, что и проф. Кредер со своей объективностью, да и он сам со своим православием, попадали в нее с такой же неизбежностью. В кризисном обществе, каким была обширная Советская империя, хватало места не для одного «малого народа».
Здесь кажется весьма уместной также и идея Льва Гумилева о консорциях — сплоченных группах пассионариев. Такая группа диссидентов, утверждающая новый стиль поведения в обществе, превращается порой и в зародыш нового этноса:[14]
«Формирование нового этноса зачинается непреоборимым внутренним стремлением к целенаправленной деятельности, всегда связанной с изменением окружения, общественного или природного, причем достижение намеченной цели, часто иллюзорной или губительной, представляется самому субъекту ценнее даже собственной жизни… Начав действовать, такие люди вступают в исторический процесс, сцементированные избранной ими целью и исторической судьбой. Такая группа может стать разбойничьей бандой викингов, буддийской общиной монахов, религиозной сектой мормонов, орденом тамплиеров, школой импрессионистов…
Чтобы войти в новый этнос в момент становления, человеку нужно деклассироваться по отношению к старому.».
Окончательно «деклассированными» по отношению к советскому народу евреи оказались только в 60-х годах.
Взаимоотношения квалифицированного меньшинства и народной массы далеки от простоты во всех странах. Тому, кто строит себе иллюзии относительно цивилизованных наций, следует посмотреть по телевизору на английских футбольных болельщиков. Арнольд Тойнби так выразился по этому поводу: «Западным науке и технике, рожденным, чтобы превращать знание в силу и богатство, присуща известная эзотеричность. Они возникли как результат напряженных интеллектуальных усилий творческого меньшинства. Главный источник нестабильности, угрожающей существованию этой «соли Земли» заключается, как раз, в том, что большинство людей, увы, попрежнему «пресно»… Стагнация масс является фундаментальной причиной кризиса, в который упирается Западная цивилизация… В каждой цивилизации огромные массы народа не выходят из состояния духовной спячки, так как подавляющее большинство… индивидуально ничем не отличается от человека примитивного общества».
В старой России такая идея вошла бы в противоречие с традиционным интеллигентским народолюбием. Но в СССР «человек примитивного общества» оказался вдобавок вооружен «самым передовым мировоззрением», которым он размахивал как каменным топором. Эзотеричностью науки Тойнби называет необходимость использования в ней понятий далеко выходящих за пределы житейского опыта среднего человека. На советском языке это значит — вне контроля партийной идеологии. Эта эзотеричность — «идеалистические извращения в физике, химии, биологии и языкознании» — в течение всего периода существования СССР была неизменным поводом для раздражения властей и, одновременно, единственным — хотя и очень непрочным — убежищем для социально ущемленных элементов населения, в конечном счете, диссидентов.
В течение многих лет в СССР диссидентство, в тюрьме и на воле, было тем единственным привилегированным кругом, куда легко принимали евреев. И хотя власть поставила свои барьеры и на пути в науку, ее эзотеричность[15] часто служила формой социальной защищенности для многих и разнообразных маргиналов.
Интеллектуализм — по видимому, было тем немногим из еврейского наследия, что еще осталось невыкорчеванным за десятилетия советской власти. При окончании мною университета только две категории наших студентов были на любых условиях готовы к трудной карьере профессионального ученого — евреи и лица с подмоченной анкетой: дети священнослужителей и репрессированных, побывавшие в немецком плену, на оккупированных территориях, и т. п.