Таймыр - край мой северный

Поехал на "ветке" осмотреть дельту. Кругом раскинулось мирное песчаное пространство с массой мелководных проток, по которым и на "ветке" еле пройдешь. На берегу одной такой потоки лег на песок отдохнуть. Слышу топот. Дикий олень! Приподнялся — он кинулся от меня в протоку. Не плывет, а бежит, так здесь мелко. Но судовой фарватер все же есть. Это та левая протока, на берегу которой наш лагерь. Промеры ее показали, что она достаточно глубока — десять метров и более. Вот только какие глубины на баре, при выходе реки в море? Там видна песчаная коса, протянувшаяся далеко на северо-восток в море. От нашего берега она отделена небольшой мелководной протокой. Промеры вдоль восточного края косы, где, по нашему предположению должен находиться фарватер, показали, что глубины здесь невелики — всего два-три метра. Возможно, существует и более глубокий ход, но искать его нет времени.

Поставили на мысе, назвав его Входным, высокий столб — мачту из плавника как опознавательный знак входа в реку. Распростились с Горноком и 2 августа, обогнув косу, вышли в море. Плывем поблизости от берега, чтобы были видны выходы коренных пород, которые надо осматривать. Берег прямой, бухт пока не попадается, поэтому на стоянках лодку приходилось разгружать и по каткам вытаскивать подальше на берег: сильный ветер и прибой могут прийти неожиданно. Плывем на веслах медленно, западные ветры тормозят движение. Временами приходится останавливаться и пережидать непогоду.

Четвертого августа на стоянке ветер и прибой повредили лодку; виноваты были мы сами. Пока грели чай, Пушкарев взял винтовку и пошел по берегу посмотреть, нет ли оленей. Вскоре; прибежал назад с сенсационным сообщением: вместо оленя он натолкнулся на белого медведя и, не решившись стрелять, побежал звать нас. Взяв винтовки, Бегичев и я пошли по прибойной полосе, скрываясь за уступом береговой террасы.

Вскоре действительно увидели медведя. Он спал. Мы смело пошли к нему, впереди Бегичев. Метров за 50 медведь услышал шаги и поднялся. Каким же громадным он показался мне тогда! Но Бегичев спокойно сел и, сидя, начал стрелять. Тут и у нас смелости прибавилось. Конечно, медведь сразу же был убит. Я удивлялся спокойствию Бегичева, однако уже позднее, в 30-х годах, во время зимовки на Северной Земле убедился, что белый медведь — весьма мирный зверь и первым никогда не нападает. Даже будучи раненным, он старается убежать.

Довольные охотой, мы принялись снимать шкуру, как вдруг прибежал Базанов и сказал, что неожиданно начался прибой, лодку залило и стало бить о гальку. С трудом, стоя по пояс в воде в полосе прибоя, вытащили уже частично замытую галькой лодку. Пострадала она сильно. Лопнули два шпангоута, отошел транец, появилась трещина в днище. Вот цена нашей оплошности и, прямо сказать, непростительной небрежности. Но делать нечего, надо приниматься за ремонт. Среди плавника нашли дерево, вырубил из него новые шпангоуты, усилили ими старые, укрепили корму. Щель проконопатили, залили варом и обили железом. Шкуру с медведя сняли и взяли с собой, прихватив мяса на пробу.

Дальше поплыли, как и прежде, на веслах. Пользоваться парусом нельзя, так как все время упорно дуют то встречные западные ветры, то боковые с юга, а киля у лодки нет. Нужен только попутный ветер. Однажды попробовали поставить парус при ветре с юга, так нас сразу угнало в море километров на десять. Назад против ветра еле выгребли. Теперь предпочитаем жаться как можно ближе к берегу. Рядом с устьем небольшой речки видели развалины двух изб, конечно нежилых. Кое-где из-под наносов выступают коренные породы — черные глинистые сланцы. В них местами есть кварцевые жилы, пока только пустые, безрудные.

Девятого августа, следуя вдоль берега, заметили на нем среди гальки белые пятна. Я принял их за обломки кварцевых жил и велел причалить к берегу для осмотра, тем более что уже следовало отдохнуть. К нашему удивлению, белыми пятнами оказались не куски кварца, а бумага. Это были листки каких-то разорванных записных книжек, тетрадок и документов на английском языке. Все это валялось вдоль береговой полосы на протяжении около десятка метров. Здесь лежали: 1) полуразвалившаяся, размокшая записная книжка-календарь на 1903 год с фотографической карточкой, заполненная лишь вначале. Хотя все отсырело, но написанное прочесть еще можно; 2) такая же книжка на 1904 год, частью разорванная. Некоторые листки выпали и лежали рядом, иные, может быть, вовсе утрачены. Книжка сильно намокла, буквы местами слились, и написанное прочесть невозможно; 3) обрывки листков писем, печатных документов и прочее, в беспорядке разбросанное по берегу; 4) три исписанные тетради, частью разорванные на отдельные листки, которые лежали рядом. Все эти бумаги были нами собраны, просушены и упакованы в пакет.