Тайга в сумерках. Страшные истории Якутии

Внутри и правда было очень уютно: трещат дрова в печи, кипит бульон, на столе разложен белый хлеб и прочие яства, стоит початая бутылка вина… Вот только взгляд на того, кто являлся хозяином всего этого добра, привёл путника в шок. Это оказалась женщина – русская, высокая, дородная, с пышными длинными рыжими волосами, которые она как раз расчесывала у печи, когда зашёл гость. Возникла заминка. Гость перетаптывался у входа, не зная, что делать (на русском он, естественно, говорить не мог), а женщина без тени смущения или боязни с любопытством разглядывала мужчину и тоже молчала – видать, не знала якутский. Человек даже подумал о том, чтобы просто выйти и всё-таки уйти на ночь глядя, но тут женщина улыбнулась, что-то сказала и жестом пригласила его разуться-раздеться и сесть за стол. Ну, раз женщина просит… Сел путник за стол, чувствуя себя как во сне. Женщина между тем закончила расчесывать волосы и тоже уселась ужинать. Она стала что-то увлеченно рассказывать, показывая то на себя, то в окно – видимо, говорила о том, кто она такая и как её угораздило сюда попасть. Мужчине оставалось только кивать и поддакивать, будто он что-то понимает. Про себя он решил, что это, скорее всего, купчиха из Иркутска, которая едет через Вилюй в Якутск по своим делам. Конечно, ехать через тайгу женщине одной с таким шикарным конём, телегой и, очевидно, деньгами было опасной затеей, но кто знает привычки этих русских… Тем временем женщина налила вина в два стакана, нарезала хлеб и ветчину, сходила за бульоном, и гость начал есть. Сначала жевал только для проформы, чувствуя себя не в своей тарелке, потом дали о себе знать усталость и то, что с утра не было ни крошки во рту. Стал уминать всё, что предложено, и просить добавки, в которой отказано не было. Потом и вино ударило в голову, по телу разлилось приятное тепло, и вот мужчина уже не просто поддакивает рассказу женщины, но и сам излагает ему всю историю своей семьи до пятого колена, а та заинтересованно кивает и смеётся, будто всё понимает. Огонь в печи разгорается всё ярче, в балагане уже жарко, пот катится градом по лбу, мужчина по предложению женщины снимает плотную зимнюю рубашку, после чего женщина просит с неё тоже снять верхнее платье. Бутылка с вином уже пустая, женщина откуда-то достаёт вторую, с ещё более крепким зельем, хотя при входе мужчина не замечал, чтобы где-то была ещё выпивка. Как итог – мужчина вусмерть пьян, а рыжая женщина уже откровенно намекает на любовные игры и тащит его на топчан. Не веря тому, что такая зимняя сказка приключилась именно с ним, мужчина делает своё дело и после этого впадает в глубокий пьяный сон.

Просыпается глубокой ночью от пронизывающего всё тело холода. Оказывается, он лежит в тёмном нетопленом балагане полуголый на топчане, и конечности уже успели окоченеть. Голова всё ещё болит от винных паров. Встаёт, оглядывается, ничего не понимает: нет ни женщины, ни еды, ни вина, ничего – и не похоже, чтобы всё это тут вообще когда-либо было. В балаган никто не заходил как минимум несколько месяцев. Кое-как нацепив на себя раскиданную по всему балагану одежду, путник выходит наружу и идёт за пасущимся вдалеке конём, попутно заметив, что нет под коновязью ни того красавца-скакуна, ни сена, ни лошадиных следов – снежная короста нетронута.

Под утро добирается до ближайшего села, про себя твёрдо решив никому ничего не рассказывать – если не сочтут сумасшедшим, то засмеют: ну кто поверит, что он провёл ночь со знатной русской купчихой в придорожном жилище? Только самочувствие его становится хуже и хуже, головная боль не проходит, начинается озноб, рвота, боли в теле. Едва вернувшись обратно в свою деревушку, мужчина слег и больше уже не вставал. Только перед смертью рассказал, что с ним приключилось той ночью.

Но его смерть стала только первой. В двух деревушках, где он побывал, люди тоже начали стремительно заболевать, через считанные дни болезнь расползлась по всему улусу. Смерти исчислялись сотнями, потом тысячами, вымирали целые семьи и деревни. Страшная эпидемия косила людей, как соломинок, а те, кто выжили, остались с обезображенными навечно телами. Оспа. Именно её дух, как говорили потом, явился с запада в глухой Вилюй в виде рыжей русской женщины в поисках жертв, и она получила той зимой своё сполна.

Эпидемии оспы до революции действительно периодически выкашивали значительную часть населения Якутии даже в отдалённых от главных магистралей районах. Представление в якутском народе о «духе оспы» как о красивой богатой русской женщине-купчихе с рыжими волосами было довольно устойчивым. В принципе, это понятно – оспа заносилась в Якутию через торговые пути со стороны Иркутской области, первыми носителями оказывались русские, а рытвины, остающиеся после болезни, ассоциировались с характерными веснушками у рыжих, оттого и такая персонификация.

КОНИ