Тайга – мой дом

— Ты это о чем? — отзывается Андрей.

— За все время ты хоть раз варил?

— Я в одной умной книге про разделение труда читал, — спокойно отвечает Андрей. — Ты не знаешь, что это такое? Объясню. Живем мы в зимовье трое. Николай спромышлял пять глухарей и три тетери. Я — четыре глухаря. Вчера принес одного.

Михаил молчит.

— Нет, ты скажи, принес я вчера глухаря или нет? — наступает Андрей.

— Ну принес, — уныло отзывается Михаил. Он знает, к чему клонит Андрей.

— Вот видишь, принес. А ты за все время даже паршивой кедровки не подстрелил.

Михаил отвечает не сразу. Мне его жалко. Не везет мужику. И Андрей каждый вечер над ним подтрунивает.

— Разве я виноват, что птица мне не попадается, — оправдывается Михаил.

— Николай, ты только послушай, — не унимается Андрей. — Всем глухари попадаются, а ему нет. Скажи лучше, что лень таскать, плечи жалеешь.

— Невыносимый ты человек, Андрей, — Михаил сплевывает.

— Ты послушай, как вчера дело было. Утром захожу в кедровый колок. Остановился прикурить трубку. Шагах в пяти кедр. С него хвоя падает. Смотрю и глазам не верю: чуть ни на каждой ветке по тетере сидит, штук десять. Хвою клюют, завтракают. У меня от такой диковины дух захватило. Поднимаю ружьё, а сам думаю: «Сварю я тебе, Андрей, сегодня целую тетерю и заставлю есть одного до тех пор, пока на пузе трещины не появятся». Выбираю самую крупную, она на нижнем сучке сидит. Будь я повыше, дулом бы достал до нее. Стрелил. Пуля — дзинь и с нудным воем пошла над лесом. Тетери всполошились, заклокотали и, как воробьи, сыпанули в разные стороны. Одна меня чуть не задела за шапку, ветром обдала.

В белку на любой лиственнице попадаю, а она там — меньше воробья. А вот в тетерю с пяти шагов не попал. Не зря старики говорили: «Если черт удачу украдет, пуля из ствола не вылетит».

— Хуже бывает, Михаил, — говорит Андрей. — Только нам от этого, дорогой, не легче. Ты можешь сколько твоей душе угодно заниматься воспоминаниями, а нам лучше свари глухаря на завтрак. Тогда я буду тебя уважать хотя бы как кашевара.

— На кой леший мне твое уважение! — выходит из себя Михаил.

Андрей смеется. Михаил еще что-то бурчит себе под нос, но встает, зажигает лампу и растапливает печку. Смотрит он на Андрея как на кровного врага, который уже до предела истерзал его душу.

Встаем и мы. Андрей торжественно заносит глухаря.

— Смотри, какой красавец, — говорит он мне. — Килограммов семь-восемь будет.

Глухарь верно крупный.

После завтрака решили первым делом помыться. На костре в ведрах грею воду. Андрей взялся за генеральную уборку в зимовье, выскоблил стол, перемыл посуду, вымел мусор и принес кедровой хвои. В зимовье сразу стало свежо и уютно.

Моемся по переменке у печки. Сейчас бы в баню. Но это пока мечта.

— Что баню не срубите? — спрашиваю Андрея. — Вы же каждый год здесь охотитесь.

— Ее летом рубить надо. А кто отпустит? Сенокос. А в госпромхозе коров много. Их зиму чем-то кормить надо. А там ловля рыбы. Да мало ли еще хозяйственных дел.

Я достал карту.

— Вот смотри, Андрей, речка Лисья. Здесь зимовье. А вот стоянки еще пяти бригад. Лисья оказалась в центре. Сделайте здесь базу. Срубите баню. В назначенный срок можно собираться. У эвенков такое место встречи называется «бальжор». Можно день-другой отдохнуть, сдать пушнину. Послушать лектора.

— Мы об этом не раз говорили на собраниях. Обещали нам построить базу, но так и не построили.

— Но почему?

— Я сам себя об этом много раз спрашивал. Мне кажется, не только потому, что мало людей стало. Раньше вообще на пушнину спрос больше был. Вышел я из тайги, дадут мне дней пяток отдохнуть и опять отправляют. Так до февраля и охочусь. Теперь же охотники почти все выходят из тайги в конце ноября или начале декабря. На всей Нижней Тунгуске и ее притоках если человек десять охотятся до февраля, так это хорошо. А в декабре ведь самая охота. Ты же видишь, осень у нас снежная, теплая. Соболь больше лежит. Ударят морозы в декабре, он и заходит. Тут бы его ловушками и брать, так охотников уж нет в тайге.

— Зачем же ждать, когда тебя пошлют в тайгу? Охотник же ты. Ну и промышляй белок и соболей, пока они линять не начнут.

Андрей усмехнулся.

— Ты во время войны и после войны сам охотником был. Где ты зарабатывал деньги на жизнь? — спросил меня Андрей.

— В основном на охоте. Летом подрабатывал рыбалкой.

— Видишь, тогда тебя нужда в тайгу гнала. Сейчас, брат, другое дело. Возьмем меня. И я раньше только охотой жил. Теперь я — рабочий госпромхоза. Мне установили северную надбавку сто процентов. Вожу я в селе дрова и сено. За месяц сто рублей заработал да еще надбавки сто рублей. Оно и ничего получается. У меня свое мясо, своя рыба, своя картошка и капуста. Работать, верно, на морозе приходится, так вечером я свободен. Ужин мне приготовлен. Я и газету почитаю, в кино схожу, будет желание, с товарищами за рюмочкой посижу. А в тайге меня что ждет? Как живем, сам видишь. Хлещешься по тайге сутками, а соболя то ли добудешь, то ли нет. Вот охотники и не идут в тайгу: смысла нет. На подвозке дров вернее. Из-за этого мы много пушнины в тайге не добираем.