Тайга – мой дом

Назариха лает, а сама поглядывает на меня. Мол, плюнь ты на эту белку. Вокруг такого кедра неделю ходить будешь, не найдешь ее. Попробуем. Заряжаю ружье дробовым патроном. Стреляю наугад. Может быть, пошевелится белка. Дробь стучит по веткам. Собаки выжидательно смотрят вверх. К моему удивлению, вдоль ствола падает белка: случайно попал. Орлик поймал ее на лету. Она вся в его огромной пасти, снаружи только бурый хвост.

— Нельзя! — кричу я и хватаю Орлика за загривок. А он спокойно жует белку. — Нельзя!

Слова мои не доходят до Орлика. Он не понимает их. Тогда ударяю посохом Орлика по боку. Он выпустил белку, отскочил и с укором смотрит на меня: «За что? Я же нашел белку!»

Орлик еще не понимает многого. А за науку ему придется расплачиваться не раз. Другого выхода нет.

У меня была одна собака. Любого зверя брала. Охотиться с ней было одно удовольствие. Но имела гадкую привычку. С утра ей нужно было съесть трех белок, а потом за весь день не тронет ни одной. И что я только ни делал, а отучить от этого не мог. А если Орлик начнет есть белок? Он же десяток проглотит и не почувствует: пасть как у медведя. Тогда ему нечего будет делать в тайге.

— Ты, дружище, не сердись, — дружелюбно говорю Орлику. — На охоте есть свои законы, и их надо соблюдать. Еще пару затрещин получишь и больше не тронешь белку.

Иду по распадку к вершине хребта. Собаки убегают. А времени уже много: перевалило за полдень. Еще спромышляю одну белку, и надо возвращаться к зимовью. Верно, трофеев сегодня маловато — всего пять белок, но для начала и этого достаточно.

Самое главное мое приобретение — это то, что я почувствовал себя в работе. Мне дано задание спромышлять сто белок и шесть соболей. Начало сделано.

Идти в гору трудно. Ичиги скользят, несколько раз падаю. Так недолго покалечиться или погнуть ружье. Что делать? Поперек подошвы привязываю веревочки из поводка. Ноги стали скользить меньше.

Свежий след белки. Собак нет. Пытаюсь выследить сам. Белка идет то низом, то по деревьям. С полчаса кружу по распадку. Наконец потерял след: белка ушла куда-то по еловому лесу. Не получился из меня следопыт.

Но где собаки? Они ушли по левой стороне распадка. Сворачиваю влево. След соболя. Свежий. Назариха махом ушла по нему. Но где Орлик? Почему он не пошел с Назарихой? Медлить нельзя. День клонится к вечеру. Иду по следу Назарихи и соболя. Как назло, путь их больше через буреломы, чащи. Становится жарко. Пот заливает глаза.

И вот ветерок доносит еле слышный лай Назарихи. Может, ослышался? Замираю на месте. Лай доносится из-за хребта, глухой, как из-под земли.

Проходит около часа, прежде чем добираюсь до Назарихи. Стоит сухая лиственница. На середине ее толстый обломанный сук. Под ним округлое небольшое отверстие. Назариха прыгает на лиственницу, грызет ее, лает со злостью. Орлик лежит в сторонке и равнодушно наблюдает за ней. А потом поднял голову, навострил уши и умчался.

Отвязываю топор от поняги. Удар по стволу. Из отверстия показалась голова соболя. Крутнул острой рыжеватой мордочкой и спрятался. Еще удар. Соболь выскочил и растянулся на суку. Посматривает то на меня, то на Назариху, то на недалеко стоящий кедр. Движения быстрые, энергичные.

Вскидываю ружье. Раздумывать некогда. Выстрел. Слышно, как ударилась пуля. Соболь замер на миг, а затем камнем упал мне на руки. Назариха прыгает мне на грудь, старается поймать соболя. Она возбуждена. Старушка, за такую службу тебе надо живой поставить памятник.

— Пошли. Уже поздно. А до зимовья, одному богу известно, какое расстояние.

— У-у-уу, — отвечает Назариха. — Мол, не волнуйся. То ли еще будет. С соболем за пазухой можно и ночь прихватить. А каково с пустой понятой возвращаться. Но и этого не миновать ни одному охотнику.

Глава 11

Над лесом спускаются сумерки. Мне кажется, что они сгущаются слишком быстро. По моим расчетам, зимовье должно быть недалеко. А вдруг ошибаюсь? В этих местах первый раз. Тогда мои дела никудышние. Натыкаюсь на след. Мой. Утром проходил. И среди сосен показалось зимовье. Облегченно вздыхаю. Успел выбраться до ночи.

Михаил с Андреем тоже только что пришли, еще не успели раздеться. Курят, обмениваются впечатлениями. На печке варится чай. На столе горит семилинейная лампа, несмело высвечивая темные прокопченные стены зимовья.

— Ну и как? — спрашивает меня Михаил.

Достаю соболя.

— Начало неплохое. Я тоже принес соболя и семь белок.

— А ты? — спрашиваю Андрея.

— Соболь и двенадцать белок.

Раздеваемся. Михаил стаскивает чирки. Портянки мокрые, мокрые и ноги. Промокли брюки и телогрейка. Мокрая одежда и у нас с Андреем.

— Тоже мне, век химии, — Михаил, прихрамывая, подошел к печке и стал развешивать одежду. — Никто не подумал пропитать каким-нибудь составом обувь для охотника, чтобы она не пропускала влагу. Было бы не обидно, если бы в воду забрел. Ведь все от снега промокло. Для летчиков, геологов шьют, а нас, охотников, — целая армия. Или пушнина государству не нужна?