Тагу. Рассказы и повести

Весть о ранении Сесирква Липартиани разнеслась по всему Одиши. Люди спешили к его дворцу. Тут были мужчины и женщины, старики и дети; они шли с приношениями, вознося к небу мольбы о выздоровлении своего повелителя. Широкое поле перед дворцовой оградой заполнилось людьми.

Долго не приходил в сознание Сесирква. Он лежал перед открытым окном, и все же ему не хватало воздуха; он задыхался, метался в бреду, выкрикивал невнятные слова. Приближенные разобрали лишь несколько раз повторенные имена Синту и Чонти.

Лекарь велел привести Синту и приказал ей неотлучно находиться у постели Сесирква. Если господин еще раз назовет ее имя, пусть она тотчас же откликнется, спросит, что угодно ему. Лекарь рассчитывал, что голос Синту выведет больного из забытья.

А Сесирква пылал в жару, и никакими средствами не удавалось унять лихорадку. Синту отирала пот с его лба, овевала разгоряченное лицо, смачивала розовой содой пересохшие губы. И все время думала о Чонти, Она знала, что немало воинов из отряда Сесирква погибло в бою, но никто не мог сказать ей о судьбе Чонти.

«Чонти не вернется, пока не убьет последнего турка», — подсказывало ей сердце. Девушка со страхом смотрела на Сесирква: недвижимый и обескровленный, он казался ей сильным и несгибаемым. «И Чонти такой, меч турка не убьет его», — упрямо повторяла она.

С тревогой вглядывалась Синту в лицо Сесирква: может быть, хоть в бреду скажет он что-нибудь о Чонти. И часто думала: хоть бы к возвращению Чонти выздоровел господин. А уж она не пожалеет для этого сил.

— Чон-ти! — дрогнули однажды губы Сесирква.

Синту упала перед ним на колени.

— Он не вернулся, господин! — Она взяла больного за руку. — Я Синту, это я, Синту! — В голосе девушки звучала робкая мольба, ожидание, надежда.

Отворилась дверь, и вошли лекари — итальянец, француз и перс. Безмолвно встали они у ложа больного.

Сесирква медленно поднял отяжелевшие, безжизненно бледные веки, но глаза его ничего не видели и не выражали. «Говори», — знаком приказал итальянец.

— Господин, ты слышишь меня? — Синту крепко прижала к своей груди его руку.

Сесирква чуть повернул лицо в ее сторону.

— Я — Синту, господин! Турки разбиты, Дадиани победил.

Липартиани все так же смотрел в лицо девушки ничего не выражающим взглядом.

— И Чонти скоро вернется, господин…

Во взгляде больного мелькнула искорка сознания, он словно пытался вспомнить что-то. Наконец потрескавшимися от жара губами он повторил вслед за девушкой:

— Чон-ти…

— Да, да, Чонти! — Синту еле сдержала крик радости: наконец-то Сесирква заговорил.

Липартиани, не отрывая глаз от лица Синту, мучительно напрягся.

— Чонти… Его убил… Махмуд-Гассан, — произнес он тихо, но внятно.

Синту выпустила, почти отбросила от себя руку господина и вскочила на ноги.

«Нет, нет!» — шептала она, отступая к двери. На пороге обернулась, с ненавистью взглянула на Сесирква и вышла из комнаты. Миновала двор, отворила калитку и побежала по тропинке. Люди удивленно провожали ее взглядом. Никто не решился остановить девушку, спросить, что за горе поразило ее.

Добежав до старой ольхи, Синту остановилась. Здесь простились они, здесь встретит она Чонти. Он вернется, вернется!..

9

С утренней зари и до вечерней сидела Синту и глядела на дорогу. Не откликалась на обращенные к ней слова, не слушала утешений. Она была наедине со своим горем. Смотрела на дорогу и ждала. В сумерках уходила в лес. Забывалась недолгим сном в заброшенной пастушьей хижине. А на рассвете, едва только можно было разглядеть путника на дороге, — уже опять сидела под ольхой.

Давно вернулись домой оставшиеся в живых. Раны стали рубцами. Медленно возвращался к жизни Сесирква. Как только сознание пришло к нему, он сразу спросил о Синту. Огорчился, забеспокоился, приказал сахлтухуцеси привести ее во дворец, показать лучшим лекарям, приставить к ней прислужниц для ухода.

Но Синту отказалась выполнить волю господина: она не могла простить ему слов о гибели Чонти, Неужто не знал он, что Чонти не мог погибнуть от турецкой сабли!

Уже и осень отступила перед зимой, а надежда ни на миг не оставляла Синту. Стоило показаться издали на дороге путнику, как девушка тотчас же вставала с земли и затаив дыхание ждала его приближения. Но путники проходили мимо. «Опять не Чонти! Почему же ты медлишь?! Ведь я жду тебя!»

Теперь Синту стала расспрашивать каждого прохожего, не видел ли он ее Чонти, не слышал ли случайно о нем. Когда же путник шел в ту сторону, где скрылся Чонти, она говорила:

— Если встретишь Чонти, обязательно скажи ему, что я жду его, что истомилась в ожидании…

Говорят, время лечит горе. Но Синту ничего не могло излечить. Дни шли за днями, а боль в душе не притуплялась. Липартиани пытался спасти девушку, его посланцы уговаривали ее вернуться, но она лишь молча качала головой. Сесирква решил было силой вернуть ее во дворец, но лекари отсоветовали.

Уже второй месяц, как Сесирква Липартиани встал на ноги, но все не решался пойти туда, где под старой ольхой Синту ждала своего Чонти. По повелению Сесирква хлебопек Иванэ Тудзбая должен был заботиться о Синту.