Тагу. Рассказы и повести

Караман тотчас вскочил, поднял карабин и выстрелил в начальника милиции. Находившиеся поблизости крестьяне увидели только, что через забор перемахнул человек в развевающейся бурке. Послышались возгласы:

— Караман!

— Это Караман!

— Караман! Караман!

Все считали его сгоревшим и теперь с ужасом выкрикивали его имя.

А Караман уже выбежал на дорогу и несся к реке, где ждал его оседланный конь. Раненный в ногу начальник милиции выстрелил по бегущему, но промахнулся. "Только бы добежать до моста, — лихорадочно думал старый разбойник, — а там — Джогориа, и поминай как звали!"

Но когда он приблизился к мосту, вокруг него засвистели пули. "Не добраться до лошади, захватят ее проклятые!" И ему стало жаль своего коня, о себе он в эту минуту забыл. "Не должен мой Джогориа принадлежать им!" — решил Караман и свистнул что было сил.

Этот свист Джогориа знал хорошо. Рванув повод, он бросился в воду и, навострив уши, поплыл через реку. Над водой в сумраке виднелась только маленькая красивая голова. Услыхав плеск воды, Караман закричал:

— Джогориа! Сюда, Джогориа! — он не видел лошади, но слышал всплески воды, чувствовал, что лошадь где-то совсем рядом. "Ага, вон ее голова! Еще несколько метров…"

— Быстрее, быстрее, Джогориа!

Но за своей спиной Караман услышал топот множества ног. И понял: лошадь не успеет уплыть. Вскинул парабеллум и выстрелил в лоб жеребца. Вода вмиг захлестнула красивую голову лошади, и Караман бросился влево, вон из деревни.

Преследователи, уверенные, что разбойник выстрелил в них, приостановились и ответили пальбой в темноту. Караман хорошо бегал и, конечно, ушел бы, но он уже был окружен. Пули сыпались со всех сторон. Наперерез ему бежал какой-то человек с большим старинным кремневым ружьем.

— Он здесь! — закричал человек и прицелился. Но Караман опередил его, выстрелил и, не останавливаясь, побежал дальше.

Наконец в переулке, у дома Гайоза, Караман был взят в кольцо. Теперь только он понял, что на него, как на волка, ополчилась вся деревня. "Неужели меня убьют эти… с кремневыми ружьями?" Он лёг и, прикрываясь темнотой, как змея, пополз по мокрой земле. "Надо перелезть во двор Гайоза и укрыться там в амбаре. У Гайоза искать не станут, не догадаются…" Лежа на земле, он выдернул из плетня несколько прутьев, пролез, подполз к амбару и не успел даже вздохнуть, как позади закричали:

— Он в амбаре!

Собственно, это был не амбар, а хлев под амбаром. Лежавшие в углу козы испуганно вскочили и, вытянув шеи, уставились на Карамана, постукивая копытцами. "Куда я забрался? Куда загнали, проклятые?! Неужели умру здесь с козами, всем на посмешище?" А снаружи гремели выстрелы. Караман приметил рослого козла, большие, гордо поднятые рога… Да, да, именно эти рога нужны сейчас Караману! Снял бурку, накинул ее на козла, обернул ему рога башлыком, чуть приоткрыл дверь и вытолкал чучело наружу. Густо загремели выстрелы. Испуганный козел заметался по двору, подпрыгивал, будто хоронясь от пуль, наконец под дружными залпами упал…

А Караману только и нужна была минута замешательства. Преследователи, приняв в темноте козла в бурке и башлыке за Карамана, не следили больше за дверью амбара, и Караман воспользовался этим. Как тень выскользнул он из-за двери и ринулся к заднему забору. С разбега прыгнул, чтобы перемахнуть через него единым духом, но пуля настигла его, и он свалился в канаву. В меркнущем сознании мелькнул торжествующий вскрик:

— Гайоз, это я убил тебя!

Канава была узкая, плечи Карамана застряли в ней. "Я лежу лицом вниз, — успел еще подумать старый разбойник, — я должен перевернуться… Я обязательно должен перевернуться… не хочу умирать по-свински, лицом вниз…" Но он не успел перевернуться. Голова его бессильно погрузилась в грязную воду канавы. Послышалось бульканье — последнее дыхание Карамана. На поверхности мутной воды вздулись пузырьки. Медленное течение уносило их.

Тбилиси, 1932.

Перевод В.Михайлова и М.Шкерина

МИДЕГА

Всякий раз, когда я приезжал домой, в деревню, и подходил к родному двору, Мидега, почуяв мое приближение, одним махом перескакивала через забор, с громким заливистым лаем неслась навстречу, подбегала ко мне и, не помня себя от радости, обхватывала своими огромными мохнатыми лапами. Она лизала мне лицо и руки, терлась о мою одежду и глядела с такой преданной любовью, что казалось, это бессловесное существо наделено человеческой душой…

Однажды сосед принес от пастухов одномесячного щенка. Ровного каштанового цвета, хорошо откормленный, почти круглый, он был необычайно подвижен и перекатывался по земле, подобно клубку шерсти. Глаз почти не было видно, и вел он себя, как слепой: лез ко всем без разбора, путался под ногами, во все совал свой нос. На еду набрасывался с жадностью: если ему приносили молоко, он забирался в миску обеими ногами; если давали комок гоми — кукурузной каши, — он пытался заглотать его целиком, а когда это не удавалось, смотрел на нас с упреком, будто мы в том виноваты.